— А раньше не понимал? — настороженно уточнила я, поднимая голову и потирая саднящий лоб.
— Ну… — дракон смущенно почесал нос, — мне не так часто приходится использовать ардосский…
Подавив тяжелый вздох, я встала, решив, что не помешает размять затекшие конечности.
Джалу, напрочь забывший о моем существовании, продолжал бубнить что-то, склонившись над кипой раскрытых книг. «Го-у джа… аггор до-у…» — доносились редкие полузнакомые слова, перемежающиеся с совсем уж непонятными рычащими и шипящими возгласами, здорово напоминавшими обычные ругательства.
Вот уже неделю, под сварливым надзором дракона, я грызла гранит науки, чувствуя, как один за другим зубы моего терпения ломаются и выпадают. Ардосский, со всеми его «о-у» и «до-у», временными формами и этикетом, оказался не таким уж простым для изучения. Впрочем, уже сейчас я с гордостью могла сказать, что способна прочесть простенькие рукописные тексты, владею стандартным набором фраз туриста и знаю несколько заковыристых ругательств, вроде привычного для кочевых торговцев чертыхания: «хадыр!» — аналог нашего «черт побери!» или «дагуб-ба» — не немецкий «швайнехунд», конечно, но все же довольно грубый способ высказать неуважение к собеседнику.
Последнее я долго вытягивала из интеллигентного Джалу. Он сдался после того, как я обозвала его тыгыдымским конем и пригрозила, что в его отсутствие вынесу и спрячу все книги с неприличными картинками, коих на полках обнаружилось немало.
Дни за обучением проходили незаметно, сгорали, как бумажные салфетки под зажигалкой. Но до прибытия каравана все равно оставалось почти две недели, и я, чувствуя себя Робинзоном Крузо, прилежно отмечала каждый прошедший день зарубкой на спинке кровати.
Проходя мимо одного из стеллажей, я неловко зацепила локтем выступающий корешок книги. Та с тихим шлепком упала на пол. Бросив опасливый взгляд на дракона, который за неаккуратное обращение с книжным антиквариатом неизменно награждал меня болезненными подзатыльниками, я подняла книгу.
«Сказания Акмала» — по слогам прочитала я черную витиеватую надпись на обложке.
Раскрыв книгу на середине, вдохнула терпкий древесный аромат страниц. С чтением рукописного текста не возникало ни малейших трудностей — настолько старательно, даже каллиграфично был выписан каждый символ.
«Сбрось свои косы, дева! — попросил рыцарь. Сбросила дева золотые косы. И были они длиннее самой высокой башни, и сложились змеиными кольцами у его ног…»
Охнув, я быстро перелистнула назад. Вверху страницы в обрамлении витиеватой цветочной рамки тонкими штрихами была изображена девушка, из окна башни сбрасывающая волосы, заплетенные в сотни косичек.
«Длиннокосая дева из Тилькома» — гласила надпись.
Да это же Рапунцель! Я принялась лихорадочно листать книгу.
Здесь была история про трех свинохвостых туурхов и серого лютозверя, про семерых лесных фей и Принца-Грязнолица, про Ту-Что-Уснула-Навек, фигурировал даже дракон в сапогах…
Как же так? Такие разные миры, а сказки — одни и те же…
Прижимая книгу к груди, я сползла на пол. Меня душили слезы. Когда я была маленькой, мама часто сидела у изголовья кровати и тихим, нежным голосом читала полные чудес истории, рожденные пером братьев Гримм, Андерсена, Милна, Кэрролла… А теперь она, наверное, думает, что я мертва.
Я закусила губу. Да, конечно, разве можно думать иначе? Развалины вместо школьной столовой… Да еще и Джастин со своими безумными рассказами про гигантскую рептилию…
Мне вдруг стало так жалко родителей, Джастина, а более всего себя, что я разрыдалась уже в полный голос, нисколько не стесняясь тихо подошедшего и присевшего рядом на корточки дракона.
— Ты чего ревешь? — голосом Карлсона спросил он.
— Не ревууу…
— Нет, ревешь! — Джалу отобрал у меня книгу, зашуршал страницами.
— Ты что, сказки не любишь?
— Люблю! — От возмущения я даже перестала плакать, лишь хлюпала носом, размазывая слезы по лицу. — Мне в детстве мама каждый день читала!
— А ревешь-то чего?
— Не знаю… — Я окончательно успокоилась и теперь чувствовала себя неловко под внимательным взглядом прищуренных золотых глаз.
Расплакалась, как маленькая! Вот позорище…
— А хочешь, я тебе почитаю?
Лицо пощипывало от невысохших слез. Вытерев щеки, я недоверчиво глянула на Джалу. С чего бы вдруг зловредной рептилии проявлять такое человеколюбие?
— Ты ведь сам и половины не поймешь. — Дракон самодовольно осклабился.
Пришлось со вздохом признать его правоту. Я и названия-то не все разобрала…
— Значит, так. — Опершись спиной о стеллаж, Джалу поджал под себя ноги и развернул на коленях книжный томик. — Внимай же чудесным историям, глупый отрок…
* * *
Свет от факелов неровный, зыбкий и текучий, как воды Стурмы. Даже мне, дракону, приходится напрягать глаза, выслеживая, будто охотник дичь, вычурные завитки букв.
Я читаю долго, об этом говорят чуть охрипший голос и неприятное саднящее ощущение в горле. Внутренние часы сломались, и я не знаю, сколько времени мы так сидим: я читаю, а Лис слушает — сначала с открытым ртом и откровенным восторгом в глазах, что, надо сказать, весьма тешит, потом — сонно хлопая длинными ресницами. А теперь, кажется, и вовсе спит. Пришлось позволить ему подложить пару книг под тощее седалище — не дай Бог-Дракон, застудится еще…
Его странный питомец проснулся и выглядывает из кармана сумки, с которой Лис в последнее время не расстается. Мордочка у мыши недовольная, пятачок напряженно дергается, втягивая воздух, — зверек чувствует исходящую от меня угрозу. Поймав его взгляд, силой удерживаю, давая понять, кто здесь хозяин. Зверек сначала пугается, прикрывает глаза пленочкой век, но спустя пару секунд вновь таращится не мигая. Глаза черные и блестящие, как ягоды ядовитой рукубы. Я усмехаюсь. Не признает другого хозяина, кроме Лиса.
Лис бормочет что-то во сне, шмыгая носом. Я долго смотрю на совсем по-детски пухлые щеки с рваными тенями от ресниц, тонкие, упрямо сжатые губы, на огненную шапку волос…
Он не перестает удивлять меня. Капризный ребенок без царя в голове, ходячая песчаная буря, голем в посудной лавке — вот каким он представлялся мне после первых часов знакомства…
Надо сказать, все оказалось гораздо хуже. Склонность разрушать и вносить хаос в окружающий мир Лис, видимо, впитал с молоком матери, и никаким каленым железом этого из него не выжечь… Но безрассудство в нем шло в ногу с храбростью, честностью и таким искренним любопытством ко всему вокруг, что в какой-то момент я четко осознал: еще немного, и этот человеческий детеныш превратит меня в ручного дракона.
А этого мне не хотелось.
Со вздохом закрываю книгу — надо же, дочитал почти до середины.
