Все они сводились к одному-единственному неутешительному выводу: я совсем не хотела покидать это место — с его странными обитателями, зловещими секретами и нераскрытыми тайнами…
Это было похоже на чувство, возникающее, когда в конце летних каникул уезжаешь с бабушкиной дачи в пригороде. Казалось бы, еще как минимум месяц можно загорать, плавать и играть с окрестными мальчишками в казаков-разбойников… Но нужно зачем-то ехать в пыльный, душный город с его скудной зеленью и неопрятными домами, ходить там в школу, протирать штаны на занудных уроках, время от времени пытаться влиться в скучные дворовые компании и заниматься еще множеством подобных бессмысленных вещей…
Я в раздражении пнула попавшийся под ноги камешек. Джалу, наверное, будет счастлив, когда наконец спровадит меня из замка и из своей жизни… Негостеприимная, жестокая, бесчувственная рептилия! В конце концов, именно он затащил меня сюда! Заставил поверить в драконов и принцесс, в чудеса… в магию. И что же теперь? Неужели я вернусь домой и просто забуду обо всем? Нет, конечно, сначала воспоминания будут очень яркими, словно все случилось только вчера, я буду засыпать и просыпаться с ними, носиться, как девчонка с первой куклой… Но пройдет какое-то время, и воспоминания станут походить на выцветший старый снимок, на котором уже не видно ни глаз, ни выражений лиц, лишь размытые силуэты… А потом я вырасту и непременно превращусь в одну из этих взрослых зануд с прилизанным пучком на голове и стопкой документов в руках или, что еще страшнее, в располневшую мамашу, разрывающуюся между сковородками и верещащими младенцами…
От плодов собственного воображения на затылке зашевелились волосы. Я и раньше задумывалась над своим будущим, и никогда оно не казалось мне таким уж привлекательным, но сейчас впервые в жизни мне было по-настоящему страшно…
И все же, где твоя логика, Лис? Ведь ты должна прыгать до седьмого неба от счастья, что наконец-то вернешься домой! Разве не об этом ты мечтала еще каких-то несколько дней назад?
Окончательно запутавшись в собственных размышлениях, я с силой помотала головой и для верности похлопала себя по щекам. Не хочу, не буду об этом думать! Все равно, ничего уже не изменить, так что будь что будет…
Я вдруг сообразила, что вот уже несколько минут топчусь на месте, ковыряя носком кроссовка выпирающий из стены булыжник. Хууб, неотступно следовавший за мной от спальни, сейчас, как Царь горы, восседал на моей макушке, всячески пытаясь привлечь к себе внимание — то больно дергал коготками за волосы, то хлопал крылом по лбу.
Вздохнув, я сложила ладони ковшиком, поднесла к зверьку — он перекатился в них, как большое мохнатое яблоко.
Мышонок нервно прядал ушами, сверкал на меня влажными маслинами глаз. Наверное, чувствовал беспокойство хозяйки.
— Не бойся, я тебя не брошу! — сказала я тоном неожиданно разбогатевшего мелкого спекулянта, разговаривающего со своей старой некрасивой женой.
Не знаю, конечно, как отреагируют родители на «нового члена семьи», но не оставлять же в самом деле малыша на попечение этой ненадежной ящерицы!
Пересадив Хууба на плечо, я продолжила путь, с удовольствием отмечая, как просыпается легкий утренний голод. Я совершенно серьезно собиралась осуществить свой «план Барбаросса» по уничтожению всего драконьего провианта.
* * *
Уже у самых дверей кухни меня перехватил Зазу. Он появился, как всегда, неожиданно, в своей обычной манере: вначале из стены на меня вытаращились два круглых желтых глаза, затем вылезли широкие, как паруса, треугольные уши, а после — и сам замковой.
Сегодня Зазу принарядился — на смену обычной одежде пришло нечто вроде мантии сочного бутылочного цвета с серебряной вышивкой, с длинными полами, закрывающими задние лапки до самых коготков. На ушастой голове красовался тюрбан из серебристой ткани.
Я отсалютовала ему на армейский манер, одновременно пряча зло ощерившегося Хууба поглубже за пазуху.
— Уезжаеш-шь? — Зазу смотрел на меня снизу вверх с непонятным выражением в чуть прищуренных змеиных глазах.
— Уезжаю, — кивнула я. — Пришел попрощаться?
Замковой не ответил. Пару раз, словно неловко себя чувствовал, перевалился с ноги на ногу, засунул лапку под подол мантии и выудил оттуда уже знакомую мне коробочку в черно-белую клетку.
— Вот. — Зазу, не глядя на меня, как можно выше вытянул лапку, с трудом удерживая коробочку на весу.
Пару секунд я смотрела на него в недоумении.
— У вас-с, людей, принято на прощ-щание дарить подарки, — тихо, не поднимая головы, сказал Зазу, — так ш-што бери, пока дают.
— Так это… — Я присела перед замковым на корточки, чувствуя, как лицо невольно расползается в совершенно идиотской счастливой улыбке. — Это что, мне?
— Тебе, кому ж ещ-ще, глупая девчонка… — буркнул Зазу, и мне на мгновение показалось, что чешуя на мордочке чуть порозовела. — Только не думай, ш-што ты мне так уж нравиш-шься, это прос-ссто благодарнос-сть за спасение хозяина.
Замковой, похоже, нервничал, шепелявя сильнее, чем обычно.
— Я бы, конеш-шно, и с-сам с-справилс-ся, но ты тоже помогла, так ш-што…
На этих словах Зазу окончательно смутился, еще ниже опустил голову, пряча глаза за кожистыми веками, уши его алели, как маковые лепестки.
— Спасибо… — растроганно сказала я, осторожно принимая подарок. Коробочка была тяжелой и теплой. Я тут же осмотрела ее, огладила со всех сторон, чувствуя себя Горлумом, добравшимся до «своей прелести».
— Но ведь тебе нравятся шахматы, — сказала я, опомнившись. — Не жалко отдавать?
Зазу в задумчивости поскреб ухо.
— Жалко, — ответил он наконец, — но это вс-се, что у меня ес-сть.
— Как же так? — удивилась я. — Разве ты не говорил, что все в замке принадлежит тебе и Джалу?
— Я врал. — Замковой насупился. — Вс-се принадлежит хозяину. Даже я. А это, — Зазу ткнул коготком в сторону шахматной коробки, — мое! Могу рас-споряжаться как хочу!
Я чувствовала, что еще немного, и все, что от меня останется, — это натекшая лужица умиления.
— Спасибо… — повторила я, прижимая коробочку с шахматами к груди, как наивысшую драгоценность.
— Не за ш-што. — Замковой вытер лапкой нос, шагнул к стене. — Ну, я пош-шел…
Не справившись с порывом умиления, я протянула к гремлину руку, осторожно погладила торчащее ухо. Оно было прохладным и чуть шершавым там, где начиналась чешуя.
Зазу замер, уставившись на меня расширенными глазами, похожими на золотистые теннисные мячи. Ободренная своей безнаказанностью, я погладила второе ушко. Так, в молчании, прошло несколько минут.
Наконец Зазу очнулся. Извернувшись гибкой змеей, вырвался из моих рук, напоследок больно цапнув острыми зубами за палец. Я взвизгнула и поспешила засунуть в рот пострадавшую конечность.
