Я слушала, разинув от удивления рот. Однако сколько же бахвальства скрывается за этой растрепанной, как пшеничный колос, шевелюрой и грязными ушами…
— Но! — Фудо со значением поднял палец. — Я точно знаю, что мое время еще не пришло. Прежде чем обрести богатство и всемирную славу, мне предстоит вынести еще множество испытаний. И подтирание жирной задницы Баруха — одно из них.
Я хмыкнула. Житейская философия Фудо была простой и незамысловатой. Но, возможно, он прав — стоит смотреть на вещи проще. Что должно, то непременно случится. И если нам с Джалу суждено встретиться, то рано или поздно это произойдет. По крайней мере, в глубине души я могу лелеять такую надежду…
— Фудо, а почему ты служишь Баруху? Он, кажется, не самый приятный человек во Вселенной. И, помнится, ты говорил, что был лютнистом при тальзарском дворе…
— Ну, откровенно говоря… — Фудо смущенно почесал кончик носа, — я немного приврал. Один раз пригласили сыграть на свадьбе одного мелкого барона из Думката, к слову, пятой по счету. А невеста у него какая была… ммм… — Фудо мечтательно зажмурился и почмокал губами, — пятнадцати весен, кровь с молоком, что тростинка на фоне этого лысого борова. Грустное зрелище!
Меня передернуло. Видимо, здесь в ходу браки по расчету. Хотя, к чему лукавить, на Земле даже в наше время индустрия продажи души и тела процветает не хуже, чем в самое темное Средневековье.
— И кубок с вином мне поднесли. Правда, не сиятельная Антина, а старшая дочка барона — страшная, как верблюжий зад: рябая, толстая и с двумя во-от такими клыками, — Фудо скорчил рожу, приставив два согнутых пальца к губам. — Упырица, словом! Пришлось, конечно, выпить. С тех пор вино не пью — душевная травма!
— Врешь, поди, — хмыкнула я. — Просто не наливает никто, халявщик.
— И это тоже, — тяжело вздохнул Фудо. — Вино нынче дорого, а хорошее — днем с огнем не сыщешь! Элитное из розовых виноградников Муама и Рольдена все идет на королевский двор. Вино попроще — графьям, баронам и прочим титульникам. А что остается простому люду, я уж молчу. Простой яблочный сидр — и тот вкуснее!
— Да ты, Фудо, знаток алкогольной индустрии, — фыркнула я. — И все-таки почему пошел в услужение к Баруху? Или лютня плохо кормит?
— Вообще не кормит, — посерьезнев, сказал музыкант. — Это только деревенские дурачки думают, что стоит раздобыть инструмент и извлечь из него пару мелодичных звуков, как тебя тут же с распростертыми объятьями примет если не королевский двор и титулованные особы, то все зажиточные крестьяне уж точно! Ха! Глупцы! Да будь у тебя хоть двадцать пальцев на руках, голос сирены и семь пядей во лбу — прославиться это не поможет! Не представляешь, сколько раз меня выгоняли со двора, не бросив ни медяка, ни хлебной корки, сколько раз приходилось ночевать под открытым небом, и хорошо, если в стогу, а то ведь, бывало, и в сугробе спал… О больших деньгах мечтать не приходилось — не поколотят, и ладно, а если еды какой подкинут, так и вовсе счастье.
— Да уж, нелегко тебе пришлось… — пробормотала я. — А почему решил стать музыкантом?
Фудо поковырял в ухе, криво усмехнулся.
— Я бы мог сказать, что, мол, «душа пела», да ведь опять совру. Мне «посчастливилось» родиться в страшной дыре, Лис. Мать была шлюхой, отец — пьяницей. Бит я был чаще, чем кормлен. Так что, когда мне стукнуло девять, собрал свой немногочисленный скарб и урвал когти куда глаза глядят. Лютня эта, — Фудо извлек откуда-то из-за спины музыкальный инструмент на кожаной перевязи, — досталась мне от деда. С тех пор вот мотаюсь по свету, как лебяжий пух на ветру… и, знаешь, я доволен. По крайней мере, сам распоряжаюсь своей шкурой.
Я в задумчивости рассматривала его лицо — с серьезными не по годам складочками у рта и упрямо поджатыми обветренными губами — и думала, что несчастья и лишения любого ребенка способны превратить в безвольного старца, но Фудо, кажется, оказался для них крепким орешком.
— А от Баруха я могу уйти в любой момент. Но зачем? Да, у него мерзкая рожа, он бесчестный торгаш и совесть обменял на печеную картофелину еще в детстве… Вот только он единственный, кто согласился взять меня в путешествие. Ездить по миру с караваном гораздо приятнее, чем топтать дорожную пыль своими двоими, знаешь ли. А путешествовать… это необходимо мне как воздух. Любой менестрель — бродяга. И если он вдруг соблазнился теплой подстилкой у ног какого-нибудь вельможи, то он уже не менестрель, а так, псина, продажная брынькалка! От подачек с хозяйского стола он вмиг разжиреет, обрюзгнет и обленится. Разве благородные струны станут звучать под сосисками вместо пальцев? — Фудо потряс в воздухе растопыренной ладонью, пошевелил худыми гибкими пальцами. — Нет! Я твердо убежден, что истинный музыкант всегда должен быть немного голоден, чтобы лучше соображалось, и всегда в пути, потому что новые места — это новые истории и новые песни.
— Так значит, все это — ради возможности посмотреть мир?
Я неосознанно придвинулась к музыканту чуть ближе. Совершить кругосветное путешествие — моя заветная детская мечта. Думаю, грешно это — умереть, не увидев Великой Китайской стены и Колизея, не сделав несколько глупых фотографий, вроде «Я держу на ладони пирамиду Хеопса», и не побродив по лабиринтам Мачу-Пикчу. Наверное, Фудо придерживался похожей точки зрения, разве что мечтал увидеть чудеса иного света.
Фудо молча кивнул. Потянулся к земле, срывая травинку, закусил сочный зеленый стебель.
Лицо его озарилось тем самым неповторимым выражением мечтательности, которое появляется на морде моего кота Мефистофеля, когда тот замечает на столе тарелку с жареной рыбой.
— Да, все ради этого… — не выпуская изо рта травинку и оттого немного шепелявя, сказал Фудо. — Вот ты, например, знаешь, что у жителей озерной страны Тэнбала есть жабры? Да, самые настоящие, как у рыб! — Парень приставил к шее растопыренные ладони, став похожим на рассерженного морского ежа. — Вот ты хмыкаешь… Я сначала тоже не верил, потому как зачем обычному человеку жабры? А потом узнал, что они, оказывается, только в теплый сезон живут над водой в домах, построенных прямо на озерах, а стоит ударить первым морозам — спускаются на дно и зимуют там, греясь в теплых подводных источниках.
Я лишь изумленно покачала головой. То фениксы, то целое племя ихтиандров. Чем еще удивит меня этот сказочный мир?
— Или вот еще невидаль: у степного народа гуаффа только один глаз, прямо посреди лба! Второй — на правой ладони. Так что попытаться поздороваться с ними за руку — все равно что нанести страшное оскорбление. Но это только если за правую. А за левую — пожалуйте, знак уважения и симпатии. Или вот, вот еще! — Фудо от нетерпения заерзал на корне так, что едва не свалился со своего импровизированного стула. — Люди из независимого города Агова, что к югу от Тальзара, носят только белое. И как только умудряются не замараться, ума не приложу! Поговаривают, что они охотятся в горах на василисков-альбиносов и шьют одежду из их шкуры… Но, по-моему, вранье. На вид — так обычный хлопок, поди, стирают каждый день. Странный народ, словом.
