Я укусила себя за руку — вцепилась, как хищник, в запястье, до крови.
Не будет крыльев, защищающих от опасности, и теплых, все понимающих глаз. Не будет запаха трав, смешанного с ароматом ванильной выпечки…
Джалу оставил меня. Он мертв…
Иногда так бывает: горе становится больше, чем его хозяин. Сначала оно разрастается — вширь и ввысь, расплавленным свинцом заполняет тело до кончиков пальцев. Потом ему становится тесно, и горе вырывается наружу — материализуется, салютует напоследок и уходит, гремя тяжелыми шагами по мостовой.
А ты, неудачник, остаешься ни с чем. Потому что горе, отменный вор, уносит с собой все: и боль, и страх, и горечь… и даже остатки мыслей. Ну а больше у тебя и нет ничего. Пустая оболочка с бессмысленным взглядом…
Не знаю, как долго я просидела вот так: вцепившись зубами в собственную руку, ничего не замечая вокруг.
Я очнулась в том же переулке — мокрая с головы до ног, дрожащая от холода. Кисти рук онемели, веки опухли от слез.
Ступни, не спасенные старыми кроссовками, заледенели так, что уже не чувствовались. Дождь все не кончался, и холод неприятными скользкими змейками вползал вверх по бедрам, забирался под рубашку. Я закрыла глаза, не пряча лицо от жестких ледяных струй.
Я умру здесь?
Хотя какая разница… Не в этой подворотне, так в каком-нибудь другом месте.
Домой путь закрыт. Рано или поздно меня схватит Барух — так не лучше ли умереть сейчас, чем сгнить у кого-нибудь в рабстве или в застенках Инквизиции? Я не знаю, что такое пытки, и, видит Бог, не хочу знать.
Джалу больше нет, Лис. Нужно смотреть правде в глаза: твой хвостатый «Чип и Дейл» не примчится на помощь…
Теплый маленький комочек на груди завозился. Все это время Хууб не издавал ни звука и, кажется, даже не двигался. Сейчас его черные глаза, похожие на волчьи ягоды, смотрели жалобно и грустно. Черная шерстка слиплась от влаги; малыш, явно замерзший, дрожал всем тельцем.
Он ведь тоже умрет.
Неожиданная мысль раскаленной иглой пронзила мозг. Может быть, надо мной, как в страшных легендах, висит проклятие? И всех, кто мне дорог, должна постигнуть гибель? Темка, Джалу…
Я вздернула подбородок, сцепив зубы до хруста в челюстях.
Нет! Не допущу! Не позволю еще одному дорогому мне существу погибнуть!
С меня словно спала паутина оцепенения. Я зашарила глазами, ища укрытие. Оно нашлось — под широким оконным козырьком на противоположной стене.
Прижимая Хууба к груди, я быстро перебежала на сухой клочок земли, но и здесь ледяные струи дождя не оставляли в покое, прицельно метя в лицо и обнаженные озябшие руки.
В переулке почти никого не было. Редкие прохожие, прячась под зонтиками, быстро проходили мимо. Я попыталась отогреть мышонка дыханием, но зашлась сухим болезненным кашлем.
Мы замерзнем… Это так глупо, учитывая, что я, вопреки всему, решила жить.
В голове крутилась неясная мысль — какое-то воспоминание. Оно было расплывчатым, но определенно связанным с теплом.
Нет, не так… с огнем! Теперь мысль была четкой.
А, саламандр-р-ра! Выбора все равно нет.
Сложив ладони ковшиком, поднесла к лицу.
«По венам пламя… Зри!» — слова будто бы сами сорвались с губ.
Несколько секунд ничего не происходило — я даже успела отчаяться и три раза проклясть свою лживую память.
Над ладонями вдруг полыхнула искорка… а через мгновение в них, как в пиале с маслом, уже плясал огонь. Я с трудом поборола в себе желание заорать что есть сил и стряхнуть его — все инстинкты кричали, что должно быть очень больно… Но боли не было. Лишь мягкое тепло, разливающееся от рук по всему телу.
Хууб оживился, стал карабкаться поближе к огню, легонько царапаясь коготками и щекоча руку пушистым брюшком.
Я слабо улыбнулась, наблюдая за его манипуляциями. Ну наконец-то от меня хоть какая-то польза.
Прошло несколько минут. Мы уже почти согрелись, и я чувствовала себя совсем как андерсеновская героиня — этакая «девочка со спичками», разве что чуть более удачливая. Хотя, конечно, с какой стороны посмотреть…
— Как ты это сделала, дитя?
Низкий приятный голос заставил сжаться и резко вскинуть голову.
В нескольких шагах от меня стоял высокий темноволосый мужчина лет сорока в длинном черном плаще с раскрытым над головой зонтом. Он опирался на трость с вычурным металлическим набалдашником.
Мне почему-то показалось, что нужно ответить. Не из вежливости. Просто нужно, и все.
— Случайно… — Голос у меня был тихий, срывающийся от недавних рыданий.
— Врешь. — Узкие губы под полоской франтовских усов улыбнулись легко и непринужденно. Но вот глаза, светлые, холодные, были серьезны.
Мы помолчали. Мужчина все не уходил. Да что, василиск подери, ему нужно? Мне хотелось остаться одной — слезы были выплаканы, но горечь и боль все еще клубились внутри, не желая покидать благодатное пристанище.
— В книге одной вычитала, — наконец сказала я неохотно.
— Ты знаешь, что использовать огненную магию в городе запрещено?
Страшная усталость каменной плитой навалилась на Плечи. Захотелось сжаться в комок, превратиться в неприметный гранитный камушек на мостовой.
— Посадите в тюрьму? — почти равнодушно спросила я.
Незнакомец покачал головой.
— Будь ты моей студенткой, отчислил бы сию же минуту. — Он усмехнулся. — Я, собственно, и пришел сюда ловить с поличным… Но у меня возникла другая идея.
Мужчина оказался вдруг совсем близко, так что от невольного испуга я вздрогнула и сильнее вжалась в стену.
— Меня зовут Амадэус Крам, я — ректор Тальзарской академии магии. Полагаю, ты слышала о такой? — Мужчина улыбнулся так, что сразу стало ясно: вопрос риторический. — Я хочу, чтобы ты стала моей ученицей.
Он протянул руку, и несколько секунд я тупо таращилась на широкую ладонь, затянутую в черную кожаную перчатку. Мое удивление было настолько огромным, что я перестала шмыгать носом и даже почти забыла о боли, терзающей нутро.
— Такие предложения не делают дважды, решай скорей.
Стать магом? Одним из тех, кто убил Джалу? Мысли лихорадочно метались в голове, зубы отстукивали чечетку — и вовсе не потому, что мне было холодно.
Хууб завозился, ткнулся в шею влажным озябшим пятачком.
— Ну же! — Голос стал жестче.
Я решительно схватила ладонь.
— Согласна!
Прошлого не вернуть, зато будущее зависит лишь от меня…
Сцепив зубы, я поднялась, не выпуская жесткую ладонь в скользкой перчатке. Дождь все не прекращался, но теперь нас с Хуубом укрывал огромный черный зонт.
