— Ты — ненормальная! Такого мужика бросаешь! Да другой бабе — за счастье было бы!
Роман орал и брызгал на Настю слюной. Скорее бы все это кончилось…
— Ты еще приползешь! Будешь на коленях стоять!
Настя согласно кивала головой — приползет обязательно.
— Только я обратно тебя уже не возьму! Не дождешься!
— Да, Ром…
— Ты думаешь, красивая, что ли? Дылда, каланча нескладная! Ни кожи ни рожи, ни хитрости женской, ни ума! И чего я в тебе нашел? Вон баб шикарных сколько кругом! Ты мне — на фиг не нужна!
Настя снова кивнула. А что ей еще оставалось делать?
— Да катись ты вместе со своими принципами! Шизанутая!
Рома вылетел из класса, хлопнув дверью так, что портрет Толстого, висящий на стене, немного перекосился и с укором посмотрел на Настю…
Все правильно… Шизанутая… И еще — дура набитая… Это все про нее… И она совсем не достойна нормального мужчины. И не будет в ее жизни этого самого мужчины никогда. Вот был Роман — и хватит. Не оценила то, что имела, теперь вообще ничего больше не получит… Жизнь не прощает пренебрежения к своим подаркам. Роман был подарком. Настя его отвергла, выбросила за ненадобностью. Так что новых щедрот можно не ожидать.
Надо настроиться на то, что больше ничего никогда не будет. Настроиться и принять. Если убедить себя в этом, то легче будет…
Настя не имеет права ломать чужую жизнь. Она — девушка не нормальная. Она сделает несчастным мужчину, который, на свою голову, решит связать с ней жизнь. Хотя о чем это она? Желающих что-то не наблюдается. Был только один Роман…
И тот весь кончился…
Роман вылетел из Настиного кабинета и чуть не сшиб с ног здорового, очень высокого рыжего мужика с букетом каких-то подозрительных, неизвестных желтых цветов.
— Простите, — буркнул Роман.
Он хотел уже, обогнув мужика, двинуться дальше, но вдруг остановился и с интересом на него уставился.
— Вы сюда? — Роман ткнул пальцем в Настину дверь.
— Да… А что? — поинтересовался мужик.
Роман оглядел его всего внимательно — снизу вверх. Рыжий. Длинный и здоровый — как конь. Ботинки — сорок шестого размера. Или сорок седьмого? Он что, зараза, к Настьке с этими желтыми цветочками приперся? Во дела…
А глаза-то! Умные, блин! Интеллигент — сразу видно. Рожа — вся из себя — одухотворенная, тошнит даже… Может, в нем все дело? Может, Настька в него… А что, с нее станется… В такого — запросто! Он ей только стишки почитает, а она и готова, курица, — берите тепленькой!
— А что, сегодня День учителя, что ли? — уточнил Роман, прищурился и сделал шаг вперед, наступая на рыжего.
— Нет. Сегодня не День учителя. — Рыжий не отступил, как ожидал Роман, а просто стоял и спокойно смотрел на него сверху вниз.
Длинный, как иерихонская труба, блин! Такого не запугаешь!
— А чего с цветочками тогда? — продолжал наезжать и пыжиться изо всех сил Роман.
Дать бы этой каланче в морду! Как же руки чешутся!
— Простите, я не понял. А почему бы мне не прийти с цветочками? — спокойно спросил рыжий.
— А по кочану! Ты кому их тащишь? Настьке?
Рыжий вытаращил глаза и все же отступил на шаг. Правда, от растерянности, а не от страха, но Романа и это порадовало…
— Я не понимаю… Вы — кто? — спросил рыжий, растерянно пялясь на Романа.
— Я ейный жених! А че? Она с тобой шашни крутит?
— Жених? — переспросил рыжий, прижимая к груди цветы так, как будто Роман собирался их отнимать.
Больно надо! Дались ему эти цветы! Приперся тут, интеллигент хренов! Цветочки припер! И что за цветочки? Роман таких и не видел! Или не замечал… Просто покупал розы — те, которые подешевле, и все… А этот — выпендрился! Невиданные какие-то метелки Настьке приволок! Как же он его ненавидит!
Роман скрипнул зубами, представив, как этот долговязый придурок будет вручать Настьке свои желтые цветы, а она будет охать и ахать, восхищаться и строить этому козлу глазки…
Нет! Допустить этого нельзя! Хрен что у вас получится! Только ему, что ли, должно быть паршиво? Нате-ка выкусите!
Он Настьку столько лет окучивал, подарки дарил, а она ему: «До свидания, милый»! Ну уж нет! Он им покажет!
— Я-то жених! А ты кто? — процедил Роман сквозь зубы.
— Я? Отец… Впрочем…
— А! Понятненько… Только ты не обольщайся. Настька любит жопой повертеть! Что есть, то есть! — Роман тягостно и обреченно вздохнул. — Да… Тут уж ничего не поделаешь… Натура б…я у Настьки… Но я ее обломаю! Вот женюсь и обломаю! Чуть что — в зубы! Быстро перестанет по сторонам зыркать!
Андрей медленно повернулся и поплелся к лестнице. Роман довольно потер руки и сказал еле слышно:
— Yes! Знай — наших!
А вслед рыжему сочувственно крикнул:
— Мужик, ты не переживай! Все они б…и! А Настька — особенно!
Андрей вышел на улицу и начал дышать. Он даже рот открыл, но воздуха все равно не хватало.
Все было как обычно. Небо — по-прежнему синим. Облака — белыми. Солнце — золотистым и жизнерадостным. А вот Андрей стал другим — перемазанным в каком-то дерьме — вот каким он стал!
Неужели у Насти ТАКОЙ жених? И что теперь?
Андрей остановился и посмотрел на цветы. Огляделся по сторонам, размышляя, куда бы их выбросить…
Потом передумал и посмотрел на школьные окна, прикидывая, где могут быть Настины…
Стоял и смотрел…
Уйти — это просто…
Он развернулся и быстро побежал обратно — в школу. Андрей не останавливался до самых Настиных дверей. Жениха уже не было. Пошел костюм покупать? Или ботинки? Андрей набрал побольше воздуха в грудь и открыл дверь в Настин класс.
Она сидела, склонившись над стопкой тетрадок, и плакала…
— Здравствуйте, Анастасия Сергеевна.
— Вы?
Настя подумала, что, как назло, выглядит сейчас ужасно… Она схватила сумочку и начала судорожно рыться в ней, пытаясь найти зеркало. Зеркало все не находилось… А Андрей стоял около ее стола и смотрел… Смотрел на Настю и на ее тетради… А еще на пять роз тоже смотрел…
— Вы плакали? Что случилось? — спросил Андрей.
— Да нет… Ничего… Это так, по работе… — пробормотала Настя, достав наконец зеркало и увидев в нем то, что ее совсем не обрадовало: красные глаза и распухший нос.
— Это вам, — Андрей протянул ей цветы.
— Мне?
Настя провела пальцем по шероховатым лепесткам желто-оранжевых гербер, и почему-то плакать от этого захотелось еще сильнее.
Жалко стало себя и обидно… А что обидно? Настя не могла понять, но чувство, которое скреблось где-то внутри так, как будто оно было не эфемерной субстанцией, а мелким зубастым хищным зверьком, который страстно хотел выбраться наружу и безжалостно раздирал Настю, пытаясь освободиться, это чувство было не чем иным, как обидой. Обидой на себя. Обидой на Романа. Обидой на жестоких родителей, превративших ее в нравственного урода. Обидой на Стасика, отравлявшего ей жизнь. Обидой на судьбу… И даже на Андрея за то, что вот он такой — о котором она мечтала, которого она ждала, совсем рядом, принес цветы, но… Но никогда и ничего у нее с ним не получится… НИКОГДА!
