— О! — воскликнула я, закрывая лицо руками. Это я должна была защищать свое дитя. — Твой отец плохо с тобой обращался, Дюран? — спросила я.
— Только тогда, когда я его не слушался. Тогда он бил меня.
Таков был Каис. Всякий раз, когда ему отказывались повиноваться, он пускал в ход свои кулаки. Я глубоко вздохнула.
— Расскажи мне все, Дюран, и хорошее и плохое.
И тогда плотина молчания, разделявшая нас, рухнула, и мой сын начал говорить.
Он сообщил, что, когда ему было шесть лет и он смотрел из окна второго этажа на улицу, кто-то толкнул его и он вывалился из окна. Он бы сломал себе шею, если бы не попал в густые кусты. Ему так и не удалось выяснить, кто его вытолкнул — отец или мачеха.
Я узнала, как однажды в морозный день, когда Дюран не мог справиться с домашним заданием, Каис избил его и вышвырнул на снег. И пока мой сын, дрожа от холода, лежал в сугробе, Каис кричал ему, что заставит его провести в снегу всю ночь и, возможно, лишь это чему-нибудь его научит.
Дюран рассказал, как в одиночестве добирался до дома дяди, который жил довольно далеко, чтобы его отогрели. И я представила, как мое дитя, облаченное лишь в легкую пижамку, пробирается через снежные заносы.
Я узнала, что, когда Каис присоединился к русским, Дюран неоднократно становился свидетелем его пьянства.
Я выяснила, что Каис купил ему прекрасный рояль, чтобы Дюран выучился играть на инструменте.
А потом Дюран рассказал, как рояль разбили после прихода к власти «Талибана».
Он поведал мне о том, каким религиозным человеком начал прикидываться Каис, когда к власти пришел «Талибан», и как он нанял священнослужителей, чтобы те научили Дюрана читать Коран наизусть.
А потом к Каису пришел один из руководителей «Талибана», который сказал, что у них есть много людей, наизусть читающих Коран, зато им нужен человек, владеющий английским и разбирающийся в компьютерах. И тогда мой сын стал компьютерным экспертом.
Я узнала, как в сердце моего сына росла ненависть к «Талибану». Он любил играть на рояле, петь и танцевать, но с приходом «Талибана» к власти все эти удовольствия были запрещены.
Я выяснила, что мой сын так возненавидел «Талибан», что это чувство распространилось и на ислам. Я узнала, что мой сын даже подумывал о том, чтобы обратиться в христианство, и мое мусульманское сердце сжалось при мысли об этом.
Чем больше он говорил, тем сильнее его лицо покрывалось потом, и он начал производить впечатление больного человека.
Для того чтобы отвлечь его от столь болезненной темы, я попросила его спеть мне. Сердце мое затрепетало, когда я услышала его прекрасный голос.
В ту ночь я впервые за долгие годы спала спокойно.
Однако на следующий день один из контрабандистов отвел меня в сторону и прошептал:
— Будь осторожна, вполне возможно, что его отправил к тебе его отец для того, чтобы он получил американский паспорт. Возможно, он не говорит тебе всей правды.
Я посмотрела на Дюрана, который в это время оживленно беседовал с двумя другими контрабандистами.
— Видимо, вы правы. Но мне придется рискнуть. Интересно, узнаю ли я теперь свою родину, — промолвила я, пытаясь сменить тему разговора. — Сохранились ли здания, которые я помню с детства.
— Мало что уцелело, — приподняв одну бровь, ответил контрабандист. — От наших сокровищ ничего не осталось. «Талибан» уничтожил все.
Сердце у меня сжалось от боли за мою страну. Когда я была маленькой, Афганистан переживал эпоху расцвета, но за ней последовали годы тяжелых потрясений. И теперь все было утрачено. Впервые за многие годы я подумала о том, что могло произойти с нашими семейными ценностями — коллекцией марок дедушки Хассена и моей собственной коллекцией монет. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я запрятала их в своей комнате. Может, их нашел какой-нибудь ребенок?
На следующий день мы отправились в Исламабад сдавать анализы на ДНК, чтобы Дюран мог получить американский паспорт. И хотя я понимала, что это может быть ловушкой Каиса и этот молодой человек может оказаться одним из многочисленных сирот, выброшенных за борт исторических конфликтов, что-то подсказывало мне, это действительно мой сын. Однако я понимала, что для американцев материнский инстинкт никогда не сможет стать доказательством.
Американское посольство было поставлено в известность о нашем приезде. Там деловито взяли у нас кровь и сообщили, что результаты будут получены через две или шесть недель.
— От двух до шести недель? — пришла в ужас я. — А где мы будем жить? Мы не можем жить все это время в дешевой гостинице с контрабандистами. — Я огляделась по сторонам. — Может, мы можем остаться здесь?
Но чиновникам посольства было плевать на мои переживания. Они не могли позволить себе личной заинтересованности.
Так что нам ничего не оставалось, как вернуться к контрабандистам. Они согласились охранять нас и заботиться о нашей безопасности на протяжении всего периода нашего вынужденного пребывания в Исламабаде.
Дюран продолжал вести себя со мной очень осторожно, и его настроение непредсказуемо менялось. То он готов был изливать мне душу, то раздраженно отворачивался, обуреваемый подозрениями.
— Ну и что с того, что он бил тебя? — однажды вечером осведомился он. — Это еще не повод для того, чтобы разводиться. Ты была его женой, а муж имеет право бить свою жену.
Я вздрогнула. Чему Каис научил моего сына?
— Нет, Дюран, хороший муж никогда не бьет свою жену, — осторожно ответила я.
— В Коране сказано, что муж имеет право бить свою жену. Это позволено.
— Зато в Соединенных Штатах это запрещено, — пробормотала я.
Дюран отвел глаза, избегая моего взгляда.
— Мой отец говорит, что все женщины нуждаются в порке. Иначе они не будут знать своего места.
— Твой отец бил твою мачеху?
Дюран кивнул:
— Да. Я слышал, как она кричала и плакала. Он не позволял ей видеться с ее родственниками и посещать свадьбы. Ей приходилось все время сидеть дома. Помню, когда он однажды избивал ее, она пригрозила выкрасть меня и уехать, так чтобы он никогда не смог меня найти.
У меня перехватило дыхание. Все мои худшие опасения оказались правдой. Дюран действительно подвергался побоям. Он видел, как Каис избивал его мачеху. Каис был садистом, и мой сын оказался вовлеченным в его садистский мир.
— Но после этой угрозы моя мачеха забеременела. И после этого мой отец постоянно следил за тем, чтобы она все время была беременной, чтобы она не сбежала. У меня семь братьев и сестер.
— Прости, Дюран.
Дюран горько рассмеялся:
— Неважно. Это сделало из меня мужчину.
Мурашки побежали по моему телу.
