– Спокойно, – сказала она. – Осторожно, зубы, помнишь? Мы же не хотим, чтобы ты умерла от отравления ртутью.
Конечно, нет!
Отравление ртутью – одно из самых ужасных в химическом каталоге: адское жжение, зуд, металлический привкус во рту, удушье, постоянное слюнотечение, понос и рвота. В тяжелых случаях – смерть.
– Нет, – слабо прошептала я.
Фицгиббон извлекла градусник из моего рта и глянула на него. Ее глаза расширились.
– Ммм, – протянула она. – Немного выше, чем хотелось бы.
Я давно заметила, что если у вас температура выше нормы, вам никогда не скажут, какая она точно. Люди скорее оставят вас умирать от воспаленного воображения, чем скажут правду. Даже милейший доктор Дарби из Бишоп-Лейси был уклончив, когда я упала с крыши после моего зрелищного рождественского фейерверка, широко обсуждаемого впоследствии
[21]
.
Я перекатилась на бок и застонала, когда Фицгиббон протянула руку, чтобы пощупать мой лоб.
– Я попрошу доктора осмотреть тебя, когда он придет попозже, – сказала она. – Пока что я дам тебе аспирин от лихорадки. И постарайся немного поспать. Поразительно, что может сотворить сон.
Я кивнула и закрыла глаза. Чем скорее я заставлю ее уйти из комнаты, тем лучше. По крайней мере, в ближайшее время доктор не появится, а я пока успею сделать все, что мне нужно, и буду на пути к скорейшему выздоровлению в истории медицины.
Плохо ли быть такой обманщицей? Что ж, наверное плохо. Но если бы Господь не хотел, чтобы я была такой, какая я есть, он бы сделал так, что я родилась бы морским окунем, а не Флавией де Люс, – не так ли?
Как только Фицгиббон оставила меня, я сосчитала до двадцати трех, потом выскочила из постели и бросилась к Коллингсвуд. Если меня поймают, притворюсь, что у меня горячка.
Лицо Коллингсвуд было белым, как подушка, и ее длинные волосы волнами рассыпались вокруг ее головы, как у русалки под водой.
– Коллингсвуд, – прошептала я ей в ухо. – Это я, де Люс. Проснись.
Она не пошевелилась.
– Коллингсвуд!
На этот раз громче. Хотя лазарет находится в стороне от протоптанных троп, но я не хотела привлечь ничье внимание.
– Коллингсвуд!
Я надавила ногтем большого пальца на ее верхнюю губу – тест на нахождение в сознании, которому мне довелось научиться в летнем лагере девочек-скаутов.
Она застонала.
– Коллингсвуд! Проснись! Это я, Флавия!
Один налитый кровью глаз медленно открылся и посмотрел на меня.
– Что… – выдавила она, и от запаха ее дыхания у меня кровь застыла в жилах.
Я сразу же его узнала: эта острая вонь хлора вкупе с экзотической ароматической примесью – словно бриллиант в куче фекалий.
Хлоралгидрат. Я везде его узнаю. C2H2C13O2. Невозможно ошибиться.
Однажды я наткнулась на коробку с красными желейными капсулами на прикроватном столике жены викария, раздавила одну, чтобы понюхать, и добавила этот запах в свою химическую коллекцию.
Эта штука, насколько я знаю, – мощное успокоительное.
Если бы я была в своей обычной форме, я бы сразу же сделала выводы из слов Фицгиббон, что Коллингсвуд все время спит. Можно было бы понять, что она впала в шок из-за трупа в камине, но это было давно. С чего бы ей так много спать, ведь уже прошло немало времени?
Мне следовало бы подумать об этом раньше, но жизнь в этом зазеркалье притупила мое острое как бритва восприятие.
– Все в порядке, – сказала я ей, хотя это была неправда.
Если не считать кровати, занавески, окна и раковины, в помещении больше ничего не было.
Но постойте! Мой глаз и разум сосредоточились на шкафчике в нише.
Секунду спустя я уже разглядывала сквозь стекло медицинские принадлежности. Корпия и рыбий жир, как сказала Фицгиббон. Но на самом деле там было кое-что еще: марля, хирургические тампоны, ленты и ножницы, йод, меркурохром, аспирин, горчица (для пластырей и припарок, я полагаю), повязки, белая эмалированная миска, щипчики, резиновые перчатки, деревянные палочки, чтобы прижимать язык во время осмотра… и все это, к несчастью, за стеклом.
Я подергала дверь, но она была заперта. Я тихо выругалась.
Я могу разбить стекло, но это уже крайности, и кроме того, это слишком шумное мероприятие, которое, скорее всего, привлечет ненужное внимание.
По глупости я оставила свой многофункциональный крестик на раковине, когда умывалась: еще одно доказательство того, что чистоплотность, как и набожность, может быть чрезмерной.
Быстрый осмотр комнаты показал, что мне не из чего сообразить подходящий инструмент. Матрасная пружина могла подойти, но на это не было времени.
Мой взгляд упал на стеклянный шкафчик, откуда Фицгиббон достала для меня халат. Он точно такой же! Оба белые, оба стеклянные. Их купили вместе.
Должно быть, метнувшись к окну, в своем огромном халате я была похожа на гарпию.
Пусть он будет там… пусть он будет там… пусть он будет там…
И да… в замке был ключ! На мои молитвы был дарован ответ.
Одинаковые шкафчики – одинаковые ключи… я очень на это надеялась.
Сжимая холодный ключ в ладони, я пролетела через весь лазарет и услышала желанный «клик», прозвучавший для моих ушей музыкой Бетховена.
Все эти годы никому не приходило в голову, что ключ от бельевого шкафа подходит к аптечке.
Не теряя ни секунды, я отнесла банку с горчицей к раковине, включила кран и подождала, пока побежит горячая вода. Взяла стакан воды, налитой Фицгиббон для Коллингсвуд, вылила ее и снова наполнила – на этот раз водой погорячее. Добавила шесть чайных ложек горчицы и помешала хирургическими ножницами.
– Коллингсвуд! – настойчиво прошептала я, приподнимая ее за плечи. – Выпей!
Ее глаза открылись – на этот раз оба глаза – и бессмысленно уставились на меня.
– Пей! – сказала я. – Ты должна.
Ее губы неловко прижались к краю стакана – так двустворчатый моллюск пытается выбраться из бассейна.
Она поперхнулась, дважды подавилась и отвернула голову.
С учетом ситуации она оказалась удивительно сильной, но я была еще сильнее.
Я отклонила ее голову назад, надавив стаканом, и влила жидкость в горло, удерживая ее все время.
Неприятное мероприятие – все равно что насильно кормить дельфина, но я справилась. В результате я сумела влить половину жидкости ей в желудок, а вторая половина расплескалась на меня, кровать и на пол.
Она кашляла и давилась, всхлипывала и прожигала меня взглядом.
