– Выкладывайте, – сказал он, и я выложила.
– За последние два года в мисс Бодикот пропали три девочки. Их имена – ле Маршан, Коллингсвуд и Брейзеноуз.
– Брейзеноуз – на конце з или с?
– З, – сказала я. На самом деле это была только затравка.
– Я предлагаю обмен. Факт в обмен на факт. Вы делитесь со мной фактом, я делюсь с вами.
– Око за око, – произнес он.
– Именно, – подтвердила я. – Ваша очередь.
– Что вы хотите знать?
– Труп в камине. Имя. Причина смерти.
– Трудно сказать. Очень сильные ожоги. Над этим работают.
– А череп?
– Как я написал в статье, древний, вероятно, египетский.
– Из Королевского музея Онтарио пропал череп? – спросила я.
– Умница. Они выясняют этот вопрос, да.
В нашей беседе наметилось некоторое затишье, во время которого я слышала, как он торопливо пишет.
– Моя очередь, – сказал он. – Какие слухи ходят в школе? О чем говорят девочки?
– О привидениях, – ответила я, и он засмеялся, а потом и я засмеялась.
– А учителя?
– Ничего.
Он помолчал, обдумывая мой ответ.
– Странно, не так ли?
Что да, то да.
Если хорошенько подумать на эту тему, и правда странно, что в мисс Бодикот не было ни единого официального уведомления о происшествии. Девочек не собирали, чтобы успокоить, объяснить или хотя бы опровергнуть. Полиция пришла и ушла в молчании.
Это могло значить только одно: у них уже есть все ответы; они просто ждали, чтобы атаковать.
Жуткая мысль.
– Вы еще тут? – из трубки донесся металлический голос Скрупа, и я поймала себя на том, что отодвинула трубку от уха, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов.
– Да, – прошептала я, одновременно захлопывая телефонный справочник и пряча газету в ящик стола. – Мне надо идти.
– Нет! Постойте! – крикнул он, и я занервничала. – Дайте мне что-нибудь… что угодно. Мне что-то нужно, чтобы продолжить.
– Первая миссис Рейнсмит, – прошелестела я, прижавшись губами к микрофону.
В этот момент дверь открылась, и меня застигли на месте преступления.
Мисс Фолторн и я смотрели друг на друга, казалось, целую вечность.
– Алло? Алло? – голос Уоллеса Скрупа доносился как будто из колодца.
– Ах да, – сказала я в трубку. – Вот и она, только что подошла. Я сейчас дам ей трубку.
Одновременно я левым мизинцем незаметно нажала на рычаг, отключая бедного Скрупа на полуслове.
– Вам кто-то звонил, мисс Фолторн, – сказала я, вешая умолкнувшую трубку на место. – Извините, я сказала им, что вы вышли.
Она взяла трубку у меня из рук и поднесла к уху.
– Да? – произнесла она. Купилась! – Алло? Алло?
Ответа, естественно, не было.
– Они представились? – спросила она, вешая трубку.
– Нет, – ответила я. – Голос был мужской.
Я сделала это уточнение на случай, если она услышала что-то из сказанного Уоллесом Скрупом.
– Наверное, полиция, – добавила я, не удержавшись. Хотела посмотреть на ее реакцию. – Судя по голосу, кто-то официальный.
Она уставилась на меня с таким видом, будто я ударила ее по лицу, и, наверное, в некотором роде так и было.
– Присядь, Флавия, – сказала она. – Пришло время поговорить.
Глава 23
Когда вам говорят, что пришло время поговорить, не сомневайтесь, что вам предстоит серьезный разговор.
Я заметила, что человеческой природе свойственно нечто, заставляющее взрослого человека во время разговора с теми, кто младше его, преувеличивать мелочи и преуменьшать важные вещи. Это все равно как смотреть – или говорить – сквозь словотелескоп, который с любого конца искажает истину. Ваши ошибки всегда преувеличены, а победы недооценены.
Кто-нибудь, кроме меня, это замечал? Если нет, я с радостью окажусь первым человеком, который объявит об этом.
Возможно, только Дж. М. Барри, автор «Питера Пэна», смутно видел правду: что к тому времени, когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы оказать сопротивление этой мерзкой несправедливости, мы уже забываем о ней.
Я неохотно села, настороженно наблюдая за мисс Фолторн.
– Это нелегко, верно? Я имею в виду, все время быть настороже.
Помоги мне бог! Снова эта волынка в стиле «одинокая, несчастная бедняжка Флавия де Люс». Она затянула ее в ту ночь, когда я приехала в мисс Бодикот, и вот опять.
И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Кто бы из святых отцов ни придумал эти слова, он явно понимал, о чем говорил.
– Я разговаривала с Рейнсмитами, – начала мисс Фолторн. – Они говорят… у тебя кое-какие затруднения.
Ну вот, опять. Это слово «кое-какие».
Хватит. Я сыта по горло.
– Если вы называете покушение на убийство кое-каким чем-то там, то да, – нанесла я ответный удар.
– Некоторые девочки имеют склонность, – произнесла мисс Фолторн, складывая кончики пальцев вместе, что было верным знаком того, что она собирается сказать что-то важное, – драматизировать ситуацию.
Я выстрелила в нее одним из своих знаменитых убийственных взглядов. Не смогла удержаться.
– Quod erat demonstrandum, – сказала мисс Фолторн себе под нос, видимо, предполагая, что я не знаю значения этих слов, хотя на самом деле я писала их в своем лабораторном дневнике большее количество раз, чем она целовалась.
Q.E.D.
[24]
Как будто мой сердитый взгляд подтверждал ее точку зрения.
Что ж, она может отправляться к чертям собачьим. Я спокойный, сдержанный, хорошо владеющий собой человек, но уж если меня вывели из себя, то держите меня семеро.
Я вскочила на ноги.
– Они накачивают Коллингсвуд наркотиками! – закричала я, не обращая внимания на то, что меня могут услышать посторонние. – Они дают ей хлоралгидрат! А теперь она исчезла – как и другие. Наверное, они убили ее.
– Флавия, послушай меня…
– Нет!
Я знаю, о чем она думает: что я наглая девица, которую надо перебросить через колено и отшлепать по попе. Но мне наплевать. Коллингсвуд в беде, и только я могу ее спасти.
– Флавия!
– Нет!
– Они на нашей стороне.
