— И в чем же я могу быть вам полезен? — спросил Косов.
— Ты это… Бумажечку-то подпиши сначала, капитан.
Полковник сам протянул ему ручку.
— Бред какой-то, — пробормотал Косов, вчитываясь в текст.
В рапорте действительно стояла его фамилия. Но звание, должность и фамилия того, на чье имя был составлен документ, отсутствовали. Вместо названия структуры, в которой отныне надлежало служить Косову, тоже белел пропуск. Недостающую часть можно было вписать или впечатать в любое время. Что угодно можно было вписать и впечатать, не ставя в известность человека, уже подписавшего бумагу.
— Может быть, все-таки объясните, полковник?
— А может быть, ты предпочитаешь изолятор? — поморщился хозяин кабинета. — Так тебя проводят сейчас. Провожатые ждут за дверью. Слушай, не ломайся, капитан, а? Подписывай.
Ладно… Вздохнув, Косов поставил свою подпись под куцым печатным текстом. Не так, совсем не так он представлял себе тягомотную процедуру перехода из одного ведомства в другое. Тем более процедуру перехода из ментов туда, где полномочия шире гэбэшных.
Туда, мля, не знаю куда…
— Ну, вот и славно, — полковник улыбнулся, а подписанный рапорт, словно по волшебству, исчез в ящике необъятного рабочего стола. Щелкнул замок: ящики здесь запирались. — А теперь слушай меня внимательно, капитан…
Глава 24
Его наконец-то скинули с седла. Бросили на землю, словно куль, потащили куда-то, не снимая с головы вонючего мешка.
Ханучаев не сопротивлялся. Болел отбитый во время скачки живот. Ныли заломленные за спину руки. Тугие веревки впивались в кожу, а пальцы утратили чувствительность. От кляпа во рту сводило челюсти.
Сквозь кислую вонь, исходившую от грязного мешка, Ханучаев почувствовал запах дыма. Потом его куда-то впихнули. Сдернули мешок с головы. Изо рта вынули кляп. Рук вот только не развязали.
Ханучаев осмотрелся. Он находился в просторной юрте с круглым дымоходным отверстием наверху. Толстый плотный войлок, натянутый на решетчатый деревянный каркас. Крепкий опорный столб в центре. Выложенный из камней очаг, ковры, расстеленные на голой земле, наваленные в кучу шкуры, холодное оружие по стенам, нехитрая утварь, пригодная для кочевой жизни. Наверное, так жили в степи его предки.
В юрте было несколько человек. Явно монголоиды. Не больше десятка. Почти все — вооруженные. Все тем же вооруженные: сабли, луки, панцири, шлемы.
Возле Ханучаева стоял старый знакомый. Тот самый тип, что умудрился сбежать с КПМ днем, а после явился с целой бандой ночью. Тот самый, что чуть не проломил ему череп саблей, однако не зарубил насмерть. Стальные кольца от наручников на запястьях, простреленная железная пластина на плече. Да, точно он.
У опущенного полога юрты застыл еще один воин с саблей на боку. Привратный страж, мать его! Чуть в стороне, левее, что-то тихонько шептал под нос невысокий сухонький человечек. Его одежда была обшита яркими тряпичными лоскутками и чем-то еще — то ли щепками, то ли костяшками какими-то. Интересно, что он бормочет? Колдует, что ли… Колдун был без оружия. Пожалуй, единственный из всех.
Остальные шестеро толпились в глубине юрты, за очагом. Четверо стояли. Двое, поджав ноги, сидели у огня. Видать, местные шишки с охраной.
Шишками были одноглазый грузный старик со шрамом на пол-лица и молодой ухмыляющийся нехорошей улыбкой тип с тонкими редкими усиками. Молодой держал на коленях саблю и, похоже, не прочь был пустить ее в дело.
Справа от входа лежали несколько автоматов и пистолетов. Вероятно, стволы, захваченные на Левобережном посту.
Ханучаев тряхнул головой, приводя мысли в порядок:
— В чем дело, мужики?
Судя по всему, эта была банда, атаковавшая КПМ. Однако на обычных бандитов странный народец походил мало. Ханучаев чувствовал себя так, будто попал в массовку исторического фильма о татаро-монгольском нашествии.
Или прямиком в дурдом.
— Не, в самом деле, че за дела? — Он как мог прятал испуг и старательно демонстрировал уверенность.
Особого впечатления это, впрочем, ни на кого не произвело. И отвечать ему не спешили. Что ж, ладно, сейчас он находился не в том положении, чтобы требовать ответов. Левобережный КПМ далеко, а здесь — чужая юрта.
Ханучаев замолчал, вспоминая, как его взяли. По-глупому взяли. Боя, как такового, он и не видел: сидел в дежурке, вызывал помощь из города. А когда на КПМ ворвались, тоже ничего сделать не успел. Сразу шарахнули саблей по голове. Не зарубили, наверное, только потому, что хотели взять в плен. Но зачем?
Сидевший у очага одноглазый старик что-то негромко произнес. В юрте стало тихо, как в могиле. Казалось, люди вокруг даже дышать перестали. Пару секунд длилось молчание и игра в гляделки. Глаз старика смотрел на Ханучаева недружелюбно. Правая рука пожилого незнакомца была неестественно согнута и почти не двигалась. Паралич? Инсульт? Травма?
Одноглазый снова заговорил. Требовательно и настойчиво. На этот раз он, похоже, обращался к Ханучаеву.
Ханучаев сосредоточенно вслушивался в чужую речь.
Старик говорил на том же языке, на котором разговаривали всадники, заявившиеся днем на КПМ. Язык походил на калмыцкий, но не был им. Наверное, в самом деле, монголы пожаловали, и притом монголы, общавшиеся на чудном каком-то диалекте. Впрочем, один хрен. Монголы — они и в Африке монголы.
Старый монгол говорил хрипло и негромко, сглатывая окончания, но если напрячься, понять сказанное все-таки можно было. Кое-что. С трудом.
Ханучаев разобрал лишь часть обращенного к нему вопроса. Кажется, его спрашивают о том, кто он такой.
Он ответил. Сначала представился по-русски. Потом — по-калмыцки:
— Младший лейтенант Ханучаев.
По-калмыцки его вроде бы поняли. Хотя и не совсем правильно.
* * *
— Младший «лейтенант» хан «учаев» — русин наконец-то заговорил более-менее понятно. Через слово понятно. Далаан, стоявший за спиной пленника, покосился на Субудэя и Джебе.
— Младший? — Субудэй скривился. — Ты младший в роду? В дружине? В десятке? И почему тогда хан?
Пленник прислушивался, наморщив лоб.
— Я младший «лейтенант милиции», — ответил русин. И опять из четырех сказанных слов можно было понять лишь два.
— Что такое «лэтнант»? — прорычал Субудэй. — Что такое «мильци»? Говори яснее, если хочешь жить.
— «Инспектор-дежурного-наряда-Левобережного-КПМ», — глядя исподлобья, добавил к сказанному пленник. Что-то вовсе уж невнятное добавил.
— «Испэктр»? «Нарда»? «Капэм»? — Глаз Субудэя, вперившийся в русина, наливался кровью. — Что ты делаешь сейчас, русин? Ты читаешь заклинание, молишься своим богам или просто морочишь мне голову, потому что жаждешь скорой смерти?
