За гостями захлопывалась дверь, и хозяйка кидалась убирать. Девчонки помогали, Митяй курил в окно вонючие папиросы и говорил, будто вслед москвичам:
– Эх, дурачье!
– Дурачье, – машинально поддакивала Велуня и, намыливая очередную тарелку, заводила новый романс. Дочки вторили.
Через час, все перемыв и расставив, хор распадался. Полинка забиралась в кровать с книжкой, Иринка – с ручкой и дневником (Митяй ворчал на нее: «Мала еще для автобиографий»), Аринка хваталась за Велунину руку. Та садилась на край кроватки и тихонько рассказывала сказку, только придуманную, непременно о маленькой, прекрасной принцессе, у которой в жизни все обязательно будет прекрасно. Аринка засыпала счастливая. Митяй подходил к жене, обнимал за плечи, целовал в затылок, говорил:
– Умаялась, бедная.
– Я? – Велуня оборачивалась в изумлении. – Что ты, Митюш?! Я счастливая. Самая счастливая.
– Самая-самая? – щурил глаза Митяй.
– Ну, почти, – краснела Велуня. – Вот если еще десять минуток стариковский альбом погляжу, так точно самой счастливой стану.
Так и жили. Дети росли – взрослые старились. У Велуни скакало давление и болели ноги. Из депо, конечно, ушла. В Москву ездить перестала. А куда? Пашка от Грани ушел к молодухе. Граня с Петрушей уехали к родителям в Смоленск. Только и общались, что по почте. Граня потом замуж вышла, дочку родила. Петруша нового мужа отцом называть стал. А Пашке все нипочем: у него все новое – жена, сын, квартира, машина. Жена от Велуниных пирогов нос воротит – боится поправиться. И Пашке есть не велит. Да и приезжают теперь редко. «Уж лучше в театр сходить, чем за столом брюки протирать», – говорит Пашка словами новой супруги, а Велуня только вздыхает, ничего не говорит. А зачем? Ночная кукушка…
У Машки тоже своя жизнь завертелась. Слава богу, ума хватало с мужем не расходиться. Да и куда идти? Всю жизнь мужняя жена. Делать ничего не умеет и не очень хочет. А муж как-то выправился: и мозги заработали, и на службе дело пошло. И машину со временем купил, и дачу отгрохал. На эту дачу (дом с отоплением, газом и французскими светильниками) Машка и съехала несколько лет назад. Во-первых, она там живет с внуком, пока дочь с мужем учатся («Родили студентами, а Машка расплачивается»), а во-вторых, не волнуется, почему любимый муж возвращается поздно, пахнет чужими духами и прячет глаза. С Велуней, конечно, общалась, но только по телефону. Та звала:
– Приезжайте.
Машка говорила всегда одно и то же.
– Уж лучше вы к нам.
И была права. У Велуни все та же двушка, в которой плюнуть негде, даже в ванной – там теперь все время сушились пеленки Полинкиных близнецов. А у Машки простор – сорок соток, – потеряться можно при желании. Только Велуне теряться не хочется. Ей бы найтись. Она бы к Машке поехала, только хозяйство ведь не оставишь. Полинка с детишками совсем с лица спала, ей без Велуни как без рук. Иринка тоже на сносях. Вот-вот дочку родит. Она, правда, в соседний дом переехала, но без Велуниной помощи все одно не обойдется. Да и Аринка со своей первой неразделенной любовью требует внимания. Так и крутится между ними, как белка в колесе, а еще ведь и Митяю надо и сготовить, и судно поднести, и пролежни протереть, и простыни поменять. Больному человеку-то на грязных негоже лежать. А болел муж уже третий год. Соседи советовали его в интернат отправить:
– Все одно не оправится.
– Вас бы в интернат, – откликалась Велуня.
– В какой? Это для кого же, интересно? Мы вроде на здоровье не жалуемся.
– Для душевнобольных.
Шли годы. Ей исполнилось пятьдесят семь. Жизнь по-прежнему подчинялась строгому расписанию. В понедельник с утра катила в Москву к Полинке. Впрочем, и во вторник тоже, и в среду. По будням. Прибиралась в квартире и варила суп. Мальчишки из школы придут – будет что кушать. Супчик каждый день свеженький, а еще зразы, биточки или, на крайний случай, котлетки. Самой Полинке не до этого. Они с мужем ученые – ищут лекарство от рака. И как только у них с Митяем такая умная Полинка получилась? Бывает же.
Иринка тоже работала: заведовала каким-то складом. Велуне было интересно каким, но посмотреть не могла. Девушка переехала в Саратов. Познакомилась с мужчиной в санатории, куда ездила лечить дочку от постоянных бронхитов. Вернулась, вещи в чемодан покидала, махнула мужу рукой, и поминай как звали. Велуня потом два месяца несчастного в чувство приводила. Привела. Отстирала, отутюжила. Расправил голубь плечи и орлом полетел дальше. Прочь, прочь из Велуниной жизни.
Но ее жизнь и без него полная. Аринка, наконец, замуж вышла. Молодые живут с ними, ребеночка родили – Алешеньку. Хороший мальчик, спокойный. Дочь с мужем на работу, а Велуня ухаживает за старым и малым. Митяю – судно, Алешу – на горшок. Потом обоих покормит, оденет, Алешу к мужу поднесет, скажет:
– Помаши дедушке ручкой.
И поведет внука в детский сад, а сама на станцию к Полинке. Из Москвы вернется, и бегом назад – в садик. Из садика идут – гуляют. Гуляючи и в магазин заглянут, и на рынок. А домой вернутся – пойдет дым коромыслом, чтобы к ужину и закусочка, и горяченькое, и пирожки. Аринка с работы придет, на диване вытянется:
– Устала.
Алешенька книжку в руки потычет – она отмахнется, так он к бабушке:
– Почитай!
А Велуня только рада. Ее дело – служить. Ей не до отдыха. Успеет еще полежать – вся ночь впереди. Жаль, конечно, теперь на сон больше времени требуется. Сейчас уже, когда в Москву едет, не может пораньше вскочить с постели, чтобы полы протереть да пыль смахнуть. Ноги уже не те, да и руки шалить начинают. А еще боится: скакнет давление, и придется дома отлеживаться. Близнецы тогда голодными останутся. Да и Митяю в таком состоянии ничем не поможет, и за Алешей не доглядит. Так что с давлением шутить нельзя, следить надо. И следила. Чаи заваривала травяные, делала дыхательные упражнения и даже зарядку, что показывали по телевизору. Она махала руками, а муж наблюдал с кровати живыми глазами и улыбался. Велуня приседала и спрашивала:
– А я еще ничего, а?
И тот с трудом поднимет вверх дрожащий большой палец правой руки и не сможет смахнуть бегущую по щеке скупую слезу.
– Ну, что ты, право, Митюша? Все в порядке. Ты у меня еще бегать будешь, родной!
Он умер за несколько месяцев до ее юбилея. Умер тихо, спокойно, во сне, словно извиняясь таким уходом перед супругой за годы заботы и внимания.
– Отмучился, – даже радовались на похоронах добрые знакомые и Велуне сообщали с сочувственной улыбкой: – И ты отмучилась. Отдохнешь теперь.
Той смысл слов был не понятен. Она горько плакала и повторяла:
– Даже не попрощался. Даже не попрощался.
Заботы о внуке волей-неволей быстро вернули пожилой женщине присутствие духа. Снова убирала, кашеварила и мельтешила с тряпкой по углам квартиры. Аринка вздыхала, ее муж кривился. Велуня сокрушалась: «Устают, бедные». В последнее время «бедные» запирались в ванной и долго шушукались, не докладывая о чем.
