Я не собиралась упоминать о браке, но эти слова вырвались сами собой.
– Жениться на тебе? – Его рот изумленно раскрывается, а глаза прищуриваются. Я знала, что не стоит об этом говорить. – Что…
– Ты сказал, что если я выберу тебя, ты женишься на мне. Знаю, ты был пьян, но я подумала, может…
– Что ты подумала? Что я и вправду женюсь?
На этом месте в машине становится нечем дышать, я с трудом заставляю себя проталкивать в легкие воздух. С каждой секундой пауза становится тягостней. Нет, я не стану плакать перед этим парнем!
– Я знала, что ты не хочешь, просто…
– Тогда зачем ты об этом сказала? Ты же знаешь, я был пьян и так хотел, чтобы ты осталась, что ляпнул это.
Мое сердце разрывается от этих слов, от презрения, звучащего в его голосе. Значит, он обвиняет меня в том, что я поверила в ту чушь, которую он сам и наболтал. Я знала, что его реакция будет унизительна, но та часть меня, что все еще верила в его любовь, заставляла считать, что он предлагал мне выйти замуж серьезно.
Дежавю. Когда-то я уже сидела вот так, в машине, а он обманул и посмеялся надо мной, думающей, что мы с ним теперь встречаемся. Разница только в том, что сейчас мне намного больнее, чем тогда, настолько, что хочется кричать.
Но я не издаю ни звука. Сижу тихо и кротко, как всегда, когда Хардин так поступает.
– Я тебя люблю. Я люблю тебя больше всего на свете, Тесса, и я не хотел тебя обидеть, хорошо?
– Тем не менее у тебя это прекрасно получилось, – отвечаю я, закусывая щеку изнутри, чтобы сдержать слезы. – Я пойду в дом.
Он вздыхает и открывает дверь машины, а я открываю свою. Он идет к багажнику за сумками. Я бы предложила помощь, но действительно не чувствую никакого желания общаться с ним, к тому же он все равно настоит на своем и понесет их сам. Потому что больше всего Хардин хочет быть сам по себе.
В полном молчании мы проходим через вестибюль, и единственное, что слышно, – это шорох тросов и двигателя лифта. Когда мы доходим до квартиры, Хардин вставляет ключ в замок и спрашивает меня:
– Мы что, забыли закрыть дверь?
Сначала я не понимаю, о чем он, но потом, сообразив, отвечаю:
– Нет, ты запирал. Я помню.
Я видела, как он поворачивал ключ, когда мы уходили. Помню, как он, закатив глаза, пошутил, что я долго копалась.
– Странно, – говорит он, заходит и обшаривает комнату глазами, словно что-то ищет.
– Ты думаешь… – начинаю я.
– Здесь кто-то был, – отвечает Хардин, мгновенно напрягшись, и сжимает рот в тонкую линию.
Я начинаю нервничать.
– Ты уверен? Не похоже, что что-то пропало. – Я иду по коридору, но Хардин резко тянет меня назад.
– Не ходи туда, пока я не посмотрю, – командует он.
Я хочу сказать, чтобы он стоял на месте, а посмотрю я, но это глупо. В самом деле: странная идея, что мне нужно защитить его, в то время когда он должен защищать меня. Я киваю, по спине у меня бежит холодок. Что, если там действительно кто-то есть? Кто-то проник в нашу квартиру, пока нас не было, но не украл гигантский телевизор с плоским экраном, который все еще висит на стене в гостиной?
Хардин исчезает в спальне, и я задерживаю дыхание, пока не раздается его голос:
– Все чисто.
Он выходит из спальни, и я с облегчением вздыхаю.
– Ты уверен, что тут кто-то был?
– Да, но я не понимаю, почему они ничего не взяли…
– Я тоже.
Осматриваю комнату и замечаю кое-какие изменения. Небольшая стопка книг на тумбочке рядом с кроватью сдвинута. Бросается в глаза верхняя книга, которую я посоветовала Хардину; я улыбкой вспоминаю, что он несколько раз ее перечитывал.
– Это твой долбаный папаша! – орет Хардин.
– Что? – Честно говоря, я уже думала об этом, но не произносила вслух.
– Наверняка это он! Кто еще мог, зная, что мы уехали, прийти в наш дом, но ничего не украсть? Только этот пьяный тупой ублюдок!
– Хардин!
– Звони ему! Прямо сейчас!
Я тянусь к телефону в заднем кармане, но останавливаюсь.
– У него нет телефона.
Хардин так взмахивает руками, словно это худшее, что он в жизни слышал.
– Ах да. Конечно, нет. Он же паршивый бомж и нищеброд.
– Перестань! – всхлипываю я. – Ты не можешь говорить так о нем при мне просто потому, что считаешь, что это он приходил.
– Ладно. – Он опускает руки. – Давай найдем его.
Я подхожу к городскому телефону.
– Нет. Нам нужно просто позвонить в полицию и сообщить об этом, а не гоняться за моим отцом.
– И что ты скажешь полиции? Что твой наркоман-папаша вломился в нашу квартиру, но ничего не украл?
Я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь к Хардину лицом. Я практически ощущаю, как пылают мои глаза.
– Наркоман?
Он быстро моргает и делает шаг ко мне.
– Я имел в виду пьяница… – говорит он, не глядя в глаза.
Он врет.
– Скажи, почему ты назвал его наркоманом?! – требую я.
Он мотает головой и проводит рукой по волосам. Быстро смотрит на меня, потом в пол.
– Это просто предположение, ясно?
– А почему ты это предположил?
Меня бросает в жар от одной этой мысли. Ох уж этот Хардин со своими блестящими предположениями!
– Не знаю, может быть, потому, что парень, который его забрал, выглядел как обычный торчок. – Он мягко смотрит на меня. – Ты видела его руки?
Я вспоминаю, как этот человек почесывал локоть, но у него были длинные рукава.
– Мой отец не наркоман… – говорю я медленно. Не уверена, что действительно так считаю, но я не готова рассматривать эту возможность.
– Ты же его не знаешь. Я больше не буду об этом говорить.
Он снова подходит ко мне, но я отстраняюсь. Нижняя губа у меня дрожит, и я не могу на него смотреть.
– Ты тоже его не знаешь. И если ты не собирался ничего говорить, то зачем сказал?
Он пожимает плечами:
– Не знаю.
Головная боль усиливается. Я так измучена, чувствую, что могу вырубиться в любой момент.
– К чему ты это вообще сказал?
– Так просто сложилось, и к тому же он вломился в нашу квартиру.
– Ты этого точно не знаешь.
Он не мог. Ведь не мог же?
– Ладно, Тесса, ты топчешься на месте, делая вид, что твой папаша, который, позволю себе напомнить, алкоголик, тут совершенно ни при чем.
