Никто из них не знает меня так, как она, и никто никогда не беспокоился обо мне так, как это делала Тесса. Она часто, иногда назойливо расспрашивает меня: «О чем ты думаешь?», «Чем тебе нравится эта передача?», «Как ты думаешь, о чем сейчас думает вон тот человек?», «Что ты самое первое помнишь в своей жизни?».
Я всегда делал вид, что ее расспросы меня раздражают, но на самом деле они заставляли чувствовать себя особенным… или будто ей очень важно узнать ответ на эти смешные вопросы. Не знаю, почему не могу прийти к единому решению; одна половина меня считает, что мне нужно оторвать задницу и мчаться в Сиэтл, а там выбить дверь в дом Вэнса и обещать ей больше никогда не позволять ей уйти, хотя это не так просто. Другая, более сильная часть напоминает, как я облажался. Эта часть всегда побеждает. Я так все испортил, разрушил все, абсолютно все, что было в жизни, что мне лучше всего оказать Тессе услугу, оставив ее одну. И я верю, что это правильно, особенно когда ее нет рядом и никто не уверяет меня, что я ошибаюсь. Тем более прошлый опыт подтверждает правильность такого выбора.
На бумаге план Лэндона по превращению меня в нормального человека неплох, но что с того? Я должен поверить, что всегда смогу оставаться хорошим, не срываясь? Я должен поверить, что устрою Тессу, только потому, что решил не опустошать бутылку водки, когда прихожу в ярость?
Было бы намного проще, если бы я не знал, сколько всего в жизни испортил. Не знаю, что я буду делать, но не хочу принимать немедленное решение. Ограничусь пока тем, что пойду домой и буду смотреть любимые передачи Тессы – ужасные шоу с дурацкими сюжетами и нелепейшими репликами. Буду воображать, что она сидит рядом и объясняет каждый эпизод, хотя я и так прекрасно понимаю, что там происходит. Я люблю, когда она так делает. Это раздражает, но все же мне нравится, как она переживает из-за каждой детали. Типа кто надел красный плащ и преследует этих стремных «милых маленьких лгуний».
На выходе из лифта еще продумываю планы на вечер. Скорее всего, смотреть эту дрянь, то есть сначала приму душ, представляя при этом, как Тесса меня целует, и сделаю все возможное, чтобы не натворить какой-нибудь ерунды. Может, даже уберу вчерашний бардак.
Останавливаюсь возле своей двери и оглядываю коридор. Какого черта дверь приоткрыта? Вернулась Тесса или кто-то снова вломился в нашу квартиру? Не знаю, что разозлит меня больше.
– Тесса?
Открываю дверь толчком ноги, и внутри у меня все обрывается: на полу, весь в крови, лежит ее отец.
– Что за херня? – ору я, захлопывая дверь.
– Осторожно, – стонет Ричард.
Слежу за его взглядом по прихожей, краем глаза замечая какое-то движение. Там какой-то человек, он склоняется над ним. Плечи напрягаются, если потребуется, я готов драться. Но потом я понимаю, что это друг Ричарда… Кажется, его зовут Чад.
– Что, черт возьми, с ним случилось и какого хрена ты тут делаешь? – спрашиваю я.
– Я надеялся увидеть девчонку, а это ты, – ухмыляется он.
От того, что этот мерзавец заговаривает о Тессе, у меня вскипает кровь.
– Убирайся и его захвати с собой! – показываю рукой на падаль, которую он приволок в мою квартиру. Наверняка перепачкает кровью вестибюль.
Чад поводит плечами и медленно мотает головой. Уверен, что он хочет казаться спокойным, но внутренне дрожит.
– Видишь ли, какая штука: он должен мне много денег, но не может заплатить, – сообщает он, почесывая грязными ногтями маленькую красную точку на руке.
Чертов наркоман!
Развожу руками:
– Мне плевать на твои проблемы. Я не собираюсь сто раз повторять и уж точно не дам тебе денег.
Но Чад только усмехается:
– Ты не знаешь, с кем разговариваешь, малыш!
Он бьет Ричарда пониже груди, тот с жалким стоном падает на пол и лежит.
Я не в настроении болтать с наркоманами, ворвавшимися в мою квартиру.
– Мне насрать и на тебя и на него. И ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я тебя боюсь, – угрожаю я.
Что еще случится на этой неделе?
Нет, стоп. Я не хочу знать ответ на этот вопрос. Я делаю шаг к Чаду, и тот отступает. Так я и думал.
– Может быть, будет яснее, если я повторю: вали отсюда, или я вызову полицию. И пока мы дожидаемся, пока они приедут и спасут тебя, я выбью из тебя все дерьмо бейсбольной битой, которую держу на всякий случай. Например, когда какой-нибудь дебил пытается устроить черт-те что в моей квартире.
Подхожу к шкафу в коридоре, вытаскиваю биту, прислоненную к дальней стенке, и медленно поднимаю ее в доказательство.
– Если я уйду без денег, которые он мне должен, то что я с ним потом сделаю, будет по твоей вине. И его кровь будет на твоих руках.
– Мне плевать, что ты с ним сделаешь, – говорю я ему.
Но вдруг начинаю сомневаться, так ли это.
– Конечно, – соглашается он и оглядывает гостиную.
– Сколько?
– Пятьсот.
– Я не дам тебе пятисот баксов.
Я думаю о том, что почувствует Тесса, если узнает, что подозрения насчет отца-наркомана оказались верными. От таких мыслей хочется швырнуть бумажник Чаду в лицо, отдать ему все, лишь бы от него избавиться. Меня бесит, что я оказался прав; до этого верила мне она только наполовину, теперь же придется взглянуть правде в глаза. Я хочу одного: чтобы все исчезло, включая этого козла.
– У меня нет при себе таких денег.
– Двести? – спрашивает он.
Я почти вижу, как его глазами на меня смотрит его ломка.
– Хорошо.
Невероятно, я собираюсь дать денег наркоману, который ворвался ко мне в квартиру и избил отца Тессы за пару зеленых бумажек. У меня даже нет двухсот долларов наличными. Мне что, переться с этим торчком к банкомату? Это полный бред.
Кто тот счастливчик, что застает у себя дома такое дерьмо?
Я. Больше некому.
Это ради нее. Только ради нее.
Достаю из кармана бумажник, швыряю ему восемьдесят долларов, которые только что снял в банкомате, и иду в спальню. Беру часы, которые отец и Карен купили мне на Рождество, и тоже бросаю ему. Чад ловит их в воздухе довольно ловко, удивительно для такого верзилы. Видно, его они и вправду заинтересовали… или его интересует то, что он купит на вырученные деньги.
– Эти часы стоят больше пятисот баксов. А теперь вали отсюда на хрен, – говорю я.
Но на самом деле мне не хочется, чтобы он уходил; я мечтаю, чтобы он напал на меня, чтобы я мог раскроить ему башку. Чад смеется, кашляет, потом снова смеется.
– До встречи, Рик, – угрожающе произносит он, выходя за дверь.
Иду за ним и, простирая биту, заявляю:
– Слышишь, Чад? Если я увижу тебя снова, я тебя убью.
