И вот отец в третий раз вышел во двор, чтобы вынуть из земли лом и всадить его в новое место. Вдруг он остановился посреди двора, прислушиваясь к чему-то.
– Тише! – крикнул он в кухню и застыл, прислушиваясь. Потом обернулся в сторону кухни и крикнул дяде: – Поди-ка сюда, Михел. Сдается мне, что кто-то дурным голосом кричит…
Мы все высыпали во двор и стали слушать. Сначала ничего невозможно было разобрать, а потом я услышал далекое:
– …Кто-нибудь… Беда… Беда…
У дяди Михела слух был острый, как у оленя. Он не только услышал слова, но и определил, кто кричит.
– Это племянник нашего завмага, – сказал он, вслушиваясь…
– Беда, беда… – снова в тишине раздался еле слышный голос, – кто-нибудь, кто-нибудь…
– Там что-то страшное случилось! – крикнул отец и, сняв уздечку с лома, влез на неоседланную лошадь. Он погнал ее к дому завмага.
– А ты, Михел, крикни братьев и приходите туда, – сказал он, обернувшись, и, открыв ворота, выехал на дорогу.
Минут через двадцать мы все подошли к дому завмага, где уже было несколько соседей во главе с моим отцом.
Все толпились на кухне. Я заглянул в двери и увидел завмага, лежащего возле кухонной кушетки на спине. Его запрокинутая голова лежала в огромной луже крови, и я вздрогнул от ужаса, увидев черную, зияющую щель перерезанной глотки. Одна рука его сжимала окровавленный нож. Брюки почему-то были расстегнуты, и пряжка пояса лежала в крови. Вот что я успел увидеть. В следующую минуту отец оглянулся и выгнал нас, нескольких детей, стоявших в дверях.
Через некоторое время стали прибывать и другие соседи. Слышно было, как по деревне перекликаются люди, сообщая друг другу страшную весть. Все больше и больше людей приходило во двор завмага, и уже целая толпа стояла во дворе, а племянник его снова и снова рассказывал, как он пришел домой и застал дядю в кухне в луже крови. Так прошло часа два. Вдруг со стороны дома Железного Колена раздался его крик.
– Беда, беда, – кричал он, – на помощь! Голос его был очень хорошо слышен, и все очень удивились его голосу. Все знали, что он сегодня отправился в горы на летние пастбища, а некоторые просто видели, как он часа три тому назад с навьюченной лошадью и ружьем за плечами проходил в сторону гор.
Многие ринулись к его дому, и мы, мальчишки, тоже туда побежали. Дом его был расположен близко, метров двести от дома завмага. Когда мы вошли к нему во двор, он стоял у кухни и развьючивал свою лошадь. Мы подошли к нему. Он снял мешок с лошади и, придерживая его двумя руками, кивнул в сторону кухни:
– Моя хозяйка повесилась…
Все обомлели, а он втащил мешок в кухню. Поставив мешок и утерев со лба пот, он кивнул нам:
– Здесь…
Мы вошли в кухню. Она висела на закопченной кухонной балке, склонив голову и тихо-тихо покачиваясь. Скамейка, которую она, по-видимому, оттолкнула, перевернутая, валялась в нескольких метрах от ее тела.
– Как ты здесь очутился, – спросил один из односельчан, – я же видел, как ты в горы уходил?
– В том-то и дело, что ушел, – сказал Железное Колено, – да по дороге вспомнил, что забыл соль. А что за охота без соли? Убьешь косулю, а мясо-то без соли попортится… Вот я и вернулся, а она тут висит… А чего это люди бегут к дому завмага, чего там стряслось?
– Он горло себе перерезал, – сказал один из соседей.
– До смерти? – спросил Железное Колено.
– Да, мертвый, – отвечали ему.
– Чудно как-то, – вдруг сказал Железное Колено, – эта повесилась, а тот глотку себе перерезал… Вроде чего-то не поделили промеж собой…
Всем стало как-то не по себе. Как-то неловко стало даже нам, детям. Было похоже, что он что-то знал про них и даже как бы слегка насмехался над их участью.
Вот что я тогда почувствовал, а больше ничего не почувствовал.
– Надо же, – вдруг сказал Железное Колено, полыхнув своими совиными глазами, – не вернись я за солью, так бы и не узнал об их смерти до самой осени, пока с гор не спустился бы.
– Отчего же, – сказал один из соседей, – послали бы за тобой горевестника…
– Разве что горевестника, – сказал Железное Колено, – да и то неизвестно, застал бы он меня в балагане или нет… Я ведь на много дней ухожу на охоту…
– Да, – сказал мой отец, – это удачно получилось, что ты соль забыл.
– Вот и я говорю, – отвечал Железное Колено, – не вернись я домой, может, провисела бы здесь до самой осени… Детки-то не плачут, а ближайший сосед, кому бы приметить, что ее не видать и не слыхать, сам глотку себе перерезал…
Помнится, мне тогда очень не понравились его слова, но я сам не знал почему. Мне показалось, что он вроде намекает на их близкие отношения и вроде бы издевается над мертвыми.
– Снять ее или будем ждать судейских? – спросил Железное Колено, обращаясь к отцу как к самому старшему и уважаемому всеми человеку.
– Будем ждать судейских, – ответил отец.
Потом мы все разошлись по домам, дверь на кухне, где жил завмаг, прикрыли, а с мальчиком в доме остались двое родственников.
Вечером братья отца собрались у нас на кухне и обсуждали эти две страшные смерти. Братья принялись было гадать, отчего они покончили самоубийством, но отец сразу же перебил их и сказал, что это убийство.
Он сказал, что Железное Колено, видно заподозрив, что она ему изменяет с завмагом, и сделав вид, что уезжает в горы, скрылся в леске, привязал там лошадь, тайком возвратился к дому завмага и, застукав их там, видно в самое время их близости, подкрался сзади и перерезал ему глотку. Если уж он смог подкрасться к косуле, к этим, да еще занятым любовью, он мог запросто подойти.
– Но она-то ведь повесилась? – сказал один из братьев отца.
– Повесилась, – усмехнулся отец, – а ты видел узел, на котором к балке привязана веревка? Ни одна женщина в мире не знает таких узлов, такие узлы вяжут только бывалые пастухи. Может, она со страху и сама полезла в петлю, но узел-то завязывал он и больше никто. Он убил их обоих, снова тайно ушел в лес, переждал пару часов и вернулся домой. Вот как было, я думаю… Только, чтобы все вы язык за зубами держали, нам ни к чему связываться с этим бесноватым…
На следующий день из города приехал начальник районной милиции, доктор и еще какие-то люди. Во дворе завмага толпились соседи, окружив начальника милиции и его помощников. Вместе с ними был и Железное Колено.
Я стоял на кухонной веранде с полотенцем, перекинутым через плечо, и с кувшинчиком воды в руках. Мне сказали, что доктор после осмотра трупа должен вымыть руки, а я ему буду поливать.
Поэтому я один стоял на кухонной веранде и видел, как доктор возится с трупом. Сначала он щупал, как мне показалось, перерезанное горло завмага, а потом разжал его ладонь, вытащил оттуда кровавый нож, осмотрел его и положил на кухонный столик.
