Потому что все еще не закончилось!
Потому что Стась предвидел и эту тюремную камеру, и мои
слезы, и безжалостный прицел следящих датчиков.
У фагов нет окончательного и самого главного плана. Все их
планы – как матрешка, один внутри другого, вот только до самого последнего вряд
ли доберешься.
– Стась, а если бы Империя победила – что бы сделали с
клонами? – спросил я.
– С теми, кто не запятнал себя участием в мятеже, – ничего.
Те, кто согласился принять память основы, были бы поставлены под строжайший
надзор и лишены права размножаться.
– А такие, вроде меня?
– Ничего. Видимо, приглядывали бы. Но без ущемления в
правах.
– Я не хочу никакой власти, – сказал я. – Я только хочу,
чтобы не было войны. Чтобы тебя не казнили. Чтобы Лиона, Наташку и всех
девчонок отпустили. Чтобы Семецкий не умер!
Семецкий тихо засмеялся:
– Вот это уж вряд ли… Знаешь, сколько мне лет, мальчик? Так
или иначе, а пора.
Я не стал с ним спорить. Я спросил Стася:
– Если я попрошу основу – она может вас отпустить? Если я
соглашусь остаться на Новом Кувейте?
Стась размышлял. Нет, неверно. Он не размышлял. Он тянул
время, теперь я это понимал.
– Попробуй, – сказал он.
– Да никто нас не отпустит, Стась! – выкрикнул Сашка. –
Стась, да как ты можешь надеяться на такое?
Маленький фаг не понимал! Даже он не чувствовал тех
интонаций, которые ловил в словах Стася я. Может быть, потому, что Стась
говорил сейчас только для меня?
Я выпрямился, подмигнул Лиону – тот ошарашенно смотрел на
меня. И крикнул в пространство:
– Эй, вы! Я хочу говорить со своей основой! Я хочу говорить
с Аделаидой Снежинской! Слышите? Немедленно передайте ей, что Тиккирей просит
встречи!
Ничего не произошло. И никто мне не ответил. Но не прошло и
минуты, как дверь камеры с тихим шипением уехала в стену. На пороге стояли двое
охранников в силовой броне. В глубине коридора стояли еще несколько.
– На выход. Всем! – скомандовал охранник. Голос, пропущенный
через динамики брони, стал жестким и холодным, будто у робота из мультика.
– А как прикажете мне передвигаться? – сварливо сказал
Семецкий. – Верните кресло! Или на ручках понесете?
Охранник склонил голову, будто вслушиваясь в чей-то тихий
голос. Кивнул:
– Кресло вам сейчас вернут.
– Проверили, бомб не нашли? – ехидно спросил Семецкий. –
Небось по винтику разбирали?
– Разбирали, – признал охранник.
– Выпишите мне счет, я заплачу вам за профилактику этого
антиквариата, – желчно пообещал Семецкий.
Глава 6
Когда нас вели по коридорам, я понял, что мы все еще в
космопорте. Часть пути проходила в герметичной стеклянной трубе-галерее,
тянущейся под крышей зала ожидания. Метрах в двадцати внизу было шумно,
многолюдно и совершенно буднично. Люди с чемоданами, люди с тележками и
сумками. Носились, беззвучно разевая рты, возбужденные дети; за столиками кафе
пассажиры дожидались объявления рейсов; к регистрационным стойкам тянулись
коротенькие очереди. Военных и впрямь было многовато, но для них огородили
барьерчиком часть зала, там они и терялись – серо-зеленая колышущаяся масса.
Чего ждет Стась?
Высадки имперского десанта?
Но это будет кровавое побоище, а никак не спасение. Иней
готов к войне. Мужчины и женщины будут сражаться, дети – кусаться и царапаться,
парализованные старики – осыпать солдат проклятиями. Это не спасение.
Чего же ждет Стась?
Я покосился на него, но спрашивать, конечно, не стал. Стась,
единственный из нас, был закован в наручники – не современные, магнитные, а
обычные, с цепочкой между браслетами. Впрочем, его это ничуть не смущало. Он о
чем-то негромко говорил с Семецким, катящим на своей коляске. Охранники
косились, но разговору не мешали.
Пройдя над залом ожидания, мы еще какое-то время шли
коридорами служебной зоны космодрома. Здесь военные попадались чаще. А в одном
зале, мимо которого мы проходили, солдат было будто сельдей в бочке. Они сидели
на полу, сжимая в руках длинные лучевые карабины старого образца. Через широко
открытые двери в нас шибануло кислым запахом пота, вентиляция не справлялась.
Словно они тут уже сутки сидят!
Но лица солдат оставались серьезными, суровыми,
воодушевленными.
Как смогут имперские солдаты сражаться с миллионами
фанатиков?
– Не боишься, Тиккирей? – спросил меня Стась.
Я помотал головой.
– Когда-то я очень боялся смерти, – сказал Стась. – Даже не
самой смерти… почему-то представлялось кладбище зимой. Поземка над ледяной
землей, голые ветви деревьев и никого вокруг. Ни человека, ни птицы, ни зверя.
Гадко. Я даже решил, что попрошу похоронить меня на теплой планете… если будет,
что хоронить. Например, на Инее.
– Разве Иней теплая планета? – спросил я. Как будто это было
важным!
– Очень. Там не бывает минусовой температуры. Она получила
название за вид с орбиты – из-за особенностей климата облака на Инее длинные и
тонкие, перистые, будто планета вся заиндевела. Смешно, правда? – Он помолчал и
продолжил: – Но теперь я думаю, что Новый Кувейт ничуть не хуже.
– Стась, зачем ты грузишь мальчика! – возмутился Семецкий.
– Мы прощаемся, – спокойно ответил Стась. – Я хочу, чтобы ты
понял, Тиккирей… жизнь каждому отмеряет разной мерой. Но возможность выбрать
свою смерть жизнь дает всем. Может быть, это важно.
Дальше мы шли в молчании. Я хотел взять Стася за руку, но
боялся, что его ладонь окажется холодной как лед.
Наконец мы вошли в какой-то зал, и охранники остановились.
Странное место. Я-то думал, что нас приведут в госпитальную
палату – ведь Ада Снежинская ранена. Или в какой-нибудь кабинет.
А это было что-то вроде цеха или лаборатории. Балки и краны
под потолками, решетчатые мостики над исполинскими баками и чанами. Огромные
станки – выключенные, но все равно издающие какие-то звуки. Представляю, как
они грохочут при работе.
– Забавно, – сказал Стась. – Это станция по перезарядке
топливных элементов. Господа, мы собираемся разыгрывать драму из
производственной жизни?
Охранники не ответили. Похоже, они и сами были удивлены
местом, куда нас привели.
– Ведите их сюда, – послышался издали голос. Знакомый голос
бабы Ады.
