– Это невозможно! – крикнула Снежинская. – Мы предполагали
такие действия, пользование радиошунтами запрещено, вы не могли подать сигнал!
– Радиошунт невозможно отключить полностью, госпожа
Снежинская. Радионасадка – часть главного процессора шунта. Отключается только
антенна, но если сигнал очень мощный, антенна вовсе не нужна. Ключ-сигнал
ловится на выводы шунта. Даже в помещении, как вы только что убедились. Империя
задействовала старые корабли-ретрансляторы, законсервированные со времен
последней войны.
Засмеялся Сашка, сидящий на полу. Захихикал старик Семецкий.
– Бросьте оружие, – сказал Стась. – Все кончено. Ваши
опереточные ужасы больше никому не страшны.
– Это мы посмотрим, – прошептала Снежинская. – Тиккирей,
Наташа… идите ко мне …
Ой…
Я не понимал, что происходит. Ноги сами понесли меня к «бабе
Аде», к краю платформы, за которой угадывался чан, наполненный прозрачной
зеленоватой жидкостью.
Это императивная речь?
Мне прикажут – и я прыгну в растворитель?
– Тиккирей, Наташа, стоять! – крикнул Стась.
Я остановился. И тут же шагнул вперед по приказу Снежинской.
И снова встал. И снова пошел. Лицо Снежинской утратило всякое добродушие,
теперь это была не старенькая бабушка, а разъяренная мегера. Да и директор
Нейдже походила на сумасшедшую феминистку темных веков. Наташка, идущая рядом,
испуганно озиралась, но тоже ничего не могла сделать. Только шевелила губами,
будто пыталась позвать кого-то на помощь… деда?.. и не могла.
Снежинская захохотала. Мы все-таки шли к ней. Дергались,
будто марионетки на привязи, но шли. Сейчас ей важно было рассчитаться со мной
и Стасем, про власть над миром она уже забыла. Может быть, она надеется, что
Стась покончит с собой, если мы погибнем на его глазах?
Может быть, так и будет…
– Не слушать никого, кроме меня! – вдруг приказала Нейдже. И
к ушам будто вату прижали. – Идти к краю платформы и прыгнуть в чан!
Она сумасшедшая!
Да я не пойду!
Но ноги уже послушно тащили меня вперед. Я закричал.
И в этот миг что-то железное стремительно, с бешено
крутящимися колесами промчалось между мной и Наташей, сбивая нас на пол,
обдавая ветром и ревом мотора!
Рука старика Семецкого крепко сжимала джойстик на
подлокотнике инвалидного кресла. Это и впрямь было очень старое кресло, оно
управлялось не только нейрошунтом, но и вручную!
Я успел увидеть искаженное ужасом лицо Аллы Нейдже,
плюющийся огнем бластер в руке Снежинской. А потом инвалидное кресло Семецкого
врезалось в них пылающим болидом. Нейдже подбросило в воздух и швырнуло за
край, а Снежинскую просто сбило и поволокло. Вперед, к кромке платформы.
Словно в замедленной съемке они перевалили через край, и в
воздух взлетели прозрачные брызги.
Я повернул голову. Казалось, что все вокруг очень медленное,
сонное. И Стась, резким рывком рвущий цепь наручников в том месте, куда попал
его кровавый плевок, тоже казался неторопливым, солидным. Свободной рукой он ударил
себя в пухлый живот, шелковая рубашка порвалась, выпуская наружу сверкающую
ленту бича – мгновенно скользнувшего в рукав и разинувшего пасть-излучатель.
Клоны-мужчины уже стреляли, рядом со мной протянулись огненные полосы, но из
бича выплеснулась радужная волна, отражая заряды бластеров. Как-то очень
неловко прыгнул Сашка, из ладони маленького фага что-то сверкнуло, прожужжало
над самым ухом. Потом Сашка свернулся комочком и затих, а Стась перестал
стрелять.
Клоны лежали почерневшие, обугленные. У одного из глазницы
торчала маленькая золотистая стрелка – мне показалось, что она сделана из
наручных часов, внезапно изменивших форму и растянувшихся.
А ноги несли меня к краю платформы. Приказ мертвой
психопатки Аллы Нейдже еще действовал! Я оглянулся – Стась склонялся над
Сашкой, Наташа лежала неподвижно. Ей повезло. Кажется, она просто потеряла
сознание от страха.
Не хочу!
Теперь – точно не хочу! Все ведь хорошо кончилось! Мятеж
провалился. Люди станут нормальными. Госпожу президента Сноу разыщут и повесят.
Я не хочу прыгать в растворитель, я живой, я хороший, я хочу ходить в школу,
играть в футбол и смотреть мультики! Не надо!
Я схватился за перильца над самым краем платформы. Подо
мной, в огромном керамическом чане с прозрачной жидкостью, плавали три облачка
серой мути… и тонкий, истончающийся и исчезающий на глазах каркас инвалидной
коляски.
Не хочу!
Ноги шагнули за край, и я закрыл глаза.
Сильный рывок бросил меня обратно на платформу. Стась
склонился надо мной, и я то ли прочитал по губам, то ли просто понял его
приказ: «Не прыгать вниз!»
В мир вернулись голоса. Тонко всхлипывая, плакал маленький
фаг Сашка. Орал на весь цех Стась:
– Не прыгать! Не подчиняться этим стервам! Не прыгать!
Никогда не подчиняйся глупым приказам!
– А этот приказ не глупый? – прошептал я.
Стась обмяк и замолчал. На миг обнял меня. От него несло
какой-то кислятиной.
– Чем ты плевался? – спросил я.
– Растворителем металла, – ответил Стась. – Для органики
безвреден.
Он подхватил Наташу – та стала приходить в сознание и
задергалась. Оттащил от края, уложил рядом с Лионом и Сашкой, гаркнув:
– Не прыгать в чан! Лежать тихо!
Пошатываясь, я подошел к ним. Стась возился с Сашкой – на
животе у мальчишки чернела выжженная дыра, лицо было покрыто капельками пота.
Стася он вроде как и не замечал, только бормотал:
– Детей остановить… приказ действует… прыгнут…
– Остановил, остановил… – успокаивающе прошептал Стась. –
Держись, стажер… Тиккирей! У охранников на правом бедре карман с аптечкой!
– Сейчас… – Я бросился к безвольным телам. Злорадно пнул
ближайшего, переворачивая на бок. Вытащил из карманчика аптечку, вернулся к
Стасю.
Открыв футляр, Стась вколол Сашке подряд несколько ампул.
Достал широкий металлический браслет, нацепил на руку. Браслет замигал
тревожной красной лампочкой.
– Держись, – попросил Стась. – Не уходи.
– Стась… – спросил я.
– Что?
– Семецкий… он сильно мучился?
Стась помолчал. Потом сказал:
– Когда он проносился мимо меня, я успел заглянуть ему в
глаза. Он уже был мертв, Тикки. Он умер, включая полный ход и направляя свою
коляску тараном на врага.
