– Ничего дела… Нам снизили возраст совершеннолетия. До
четырнадцати лет.
– То есть льготный пай до четырнадцати снизили? Это значит,
что рудники совсем накрываются, – сказал я. – Дохнет Карьер.
Дайка кивнула:
– Зачем ты вернулся, Тики-Тики…
– Забрать тебя и Глеба.
– Куда забрать? – насторожилась Дайка.
– На Авалон. Или на Новый Кувейт. Как хотите. У меня и там,
и там друзья, я еще не решил, где буду жить. Лучше на Авалоне, конечно. Хотя
хорошие люди везде есть. Люди вообще хорошие, только им надо об этом
напоминать.
– Ты что, наследство получил? – Дайка неуверенно улыбнулась.
– Ну его, такое наследство… Нет. Но два гражданства я
пробью. А корабль ждет в порту.
Дайка молчала. Я сел, подтянул колени к животу. Сказал:
– Я понимаю. У тебя тут родители и сестренка. Я все понимаю,
Дайка. Но я смог договориться только о двух людях. Если ты улетишь, твоим
родным будет легче, ты можешь отдать им свой пай. А дальше можно будет что-то
еще придумать.
Она думала. Потом спросила:
– Новый Кувейт – это где был мятеж?
– Да.
– А ты как-то…
– Я расскажу. Только в другой раз. Очень не хочется
вспоминать, Дайка.
Но Дайку волновало другое:
– Правда, что президент Инея могла летать в
гиперпространстве без анабиоза?
Ничего себе – как слухи летают! Быстрее света.
– Да, – мысленно извиняясь перед фагами, сказал я. – Она… у
них был настоящий гений в генетике. Они разобрались, почему женщины не выносят
гиперпереход, и научились с этим бороться. Одного этого бы хватило, чтобы их
вся Империя носила на руках! Эту гадину выбрали бы на любой пост, хоть на
императорский! А они думали только о том, как заморочить людям головы.
Дайка кивнула. Прошептала:
– Значит, я смогу стать пилотом?
– Не знаю. Может быть. А твоя дочь – точно сможет.
– Дурак, – снова сказала Дайка, но без особой убежденности.
– Тиккирей, ты меня не разыгрываешь?
– Нет.
– Мне надо поговорить с родителями. Я пойду, Тики-Тики?
– Планшетку не забудь, – сварливо напомнил я. – Вечером я
зайду… вы там же живете?
– Ага.
Она наклонилась за планшеткой. Миг помедлила и сказала:
– Ты очень изменился, Тикки. Ты вырос.
А потом быстро чмокнула меня в щеку и убежала.
Я глупо улыбнулся, но щеку вытирать не стал.
В том, что я предлагаю Дайке, есть нечестность. У нее здесь
родители и сестра. И у Глеба – родители. Но у меня есть право помочь только
двоим. И я помогу своим друзьям.
Не надо никаких гениев, которые хотят сделать весь мир
счастливым насильно. Надо лишь помогать тем, кто рядом. Тогда лучше станет
всем. Ада Снежинская так и не смогла понять, почему я выбрал сторону Стася, а
ведь все просто. Пускай Стась тоже говорил о миллионах людей и десятках планет,
но он помогал тем, кто рядом и кому он мог помочь. А Снежинская говорила о
миллионах, но заботилась только о себе, любимой – во всех обличьях, и в
мужских, и в женских.
Хочу быть таким, как мои родители. Мои настоящие родители, а
не психованный гений, размноживший свой геном! Хочу быть таким, как Стась. Хочу
быть таким, как ребята с «Клязьмы». Хочу дружить с Лионом и Сашкой, помириться
с Рози и Роси, ходить в школу и играть в футбол.
А когда вырасту – жениться на Дайке… или все-таки на
Наташке?
Может быть, поехать жить на Новый Кувейт? Наташка хочет
остаться там, где сейчас ставят памятник ее отважному прадеду – с гордо поднятой
головой несущемуся на врагов. И Дайку я уговорю…
Но сейчас я должен был навестить родителей. И я решил, что
про Наташку, Дайку и Новый Кувейт подумаю позже.
Я поднялся с каменной плиты, оделся и, подхватив забытую
все-таки Дайкой планшетку, пошел к Дому Прощаний.
1999–2001 гг.
