– А может он сам из листочка перепревра-тится? – предположил Петька. – И рюкзак на мелкие куски…
– Не, Элька сам не превращается. Не умеет…
– Жаль, – серьёзно сказал Петька.
Дальше они долго шли молча, Борька пинал камешки. Они все катились не прямо, а ныряли в траву – хоть и истоптанную школьниками, но всё равно высокую.
– Ну Элька! Хотя бы в девчонку превратился! – с досадой сказал Борька. – Ему даже идёт.
Вдруг кто-то легонько дёрнул его за рукав. Борька повернулся, следом за ним повернулся и Петька. От неожиданности никто не двигался, будто нажали на кнопку «Пауза»…
Перед мальчишками стоял Вадик и требовательно смотрел на них.
– Я всё слышал, – наконец решительно сказал он.
Мальчишки молчали.
– Значит, ты всё знаешь, – наконец сказал Борька.
– Это кто? – спросил Петька.
– Элькин друг.
– Я Вадик, – объяснил Вадик. – Борь… Так ты его… насовсем в листочек?
– Нет, Вадик, – успокоил его Боря. – Завтра, наверное, обратно превращу. Но мне всё равно неспокойно…
– Чтобы было меньше неспокойно, за ним следить надо, – сказал Вадик. – Присматривать. Он где сейчас?
– Да в классе он, в рюкзаке лежит. В целости и сохранности!
– Боря… – шёпотом сказал Вадик. – Ты его оставил… одного?
Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, понеслись к школе.
При появлении троицы одноклассники наперебой затараторили:
– Явились – не запылились!
– Вы бы ещё подольше ходили!
– Айда к нам!
– Тута такие соревнования по самолёто-запусканию – закачаешься!
– Веткин, слышь, я лидирую! Я у тебя там листочек спёр, ничего?
И, пока Боря успел что-то сказать, одноклассник с криком «Третий – пошёл!» запустил самолётик, то есть Эльку, в открытое окно…
Самолётик летел хорошо. В другой ситуации любой начинающий конструктор порадовался бы. Но сейчас радоваться было совсем нечему.
Подхваченный играющим ветром, самолётик сначала поднялся высоко вверх, а потом стал стремительно удаляться, будто говорил: «Ребята, простите, я бы остался, но как теперь? Теперь нельзя». И ни разу не обернулся.
– Всё, я его не вижу, – грустно сказал Боря и растерянно посмотрел на Петьку с Вадиком. – Пойдёмте искать, что ли?
– Я видел, – сказал Вадик. – Он на дереве застрял. Пойдёмте.
Класс так и не понял, что случилось. Недоуменными взглядами они провожали уходящих ребят…
Возвращение
О том, что произошло со мной, Борька стал рассказывать по дороге к Вадику (на походе в гости настояла я, это чтобы Вадик не волновался).
Борька – какой-то слишком радостный и громкий. Ну да, они меня вызволили. И каждый бы вызволил на их месте! Ладно, день я потеряла. А Борька смеётся, машет руками и говорит, говорит, говорит…
– Так вот, а Вадик и говорит – давайте я полезу! Мы ему – ты что, сорвёшься, высоко!
А он – полезу, и всё тут. А там, понимаешь, веток никаких, чтобы зацепиться, ну. Потом говорит так – не мне, не Петьке, а себе вроде говорит: «Волноваться будет…» Начали интересоваться, что да как, оказалось, что он о маме. Во даёт, да? Ты знаешь, каких трудов нам стоило его уговорить пойти домой! Не пойду, говорит, и всё тут. Я ему – хочешь, тридцать рублей дам на мороженое? А он: «Ты что, дурак?» И обидно так говорит, что я аж задумался, может и правда дурак я… Думаю, ну его на фиг, пусть остаётся. Мы и бросили уговаривать. А через час он сам так смущается и говорит: «А можно я домой сбегаю, ненадолго?» Ну и Петька его за руку – и оттарабанил домой. Скажи, Петька?
Петька кивнул в темноте. Он вообще тихий какой-то сегодня, не по годам. Может, на него пожарная команда так подействовала? А Борька продолжал:
– Бегал он с полчаса, а я всё сидел и превращал, чуть мозги не сломал, честное слово! И всё боялся – а вдруг ты насовсем сломаешься? То есть не сломаешься, а как это… ну чего ты дерёшься, я тебя трогал? Не сломаешься, а повредишься, вот. Потом Петька вернулся, а я всё превращал, превращал… Ещё немного, и я бы сам в кого-то превратился! А потом Петька говорит: «Давай я попробую»… Так что ты ему жизнью обязана!
– Вот ещё, – фыркнула я. – Нет, чтобы во что-то дельное превратить, а он меня – опять в девчонку!
Тут Петька очнулся:
– А классно получилось, когда ты заревела-то… «Дяденьки пожа-а-арные, мама на больничном третий год, я единственный ребёнок в семье, к тому же на моей детской шее два маленьких брата… Если мама всё узнает, она этого не перенесёт, не сообщайте ей, пожалуйста!»
Я решила не комментировать Петькин восторг, потому что гордиться собой нужно молча. Только сказала скромно:
– А как же! Мне помогло профессиональное владение тонкой наукой – просьбологией! – и добавила не по уставу: – Есть хочу…
– Листочков пожуй, – предложил Боря.
Поскольку корчить рожи в темноте абсолютно невыгодно, я снова пнула Борю ногой.
И вот мы в гостях! При виде меня Вадик поступил довольно неожиданно: он обнял меня, потом Борьку и пожал Петьке руку.
С нами поздоровалась мама Вадика (она назвалась тётей Ирой). Поступок Вадика оказался ненаследственным, и тётя Ира не стала меня обнимать. Тоже совсем зря.
– Моя охрана, – представила я Борю и Петьку, кивнув в их сторону.
– Девочка шутит, – сказал Боря, переступая с ноги на ногу и противно улыбаясь. – Мы того… шефство у нас, вот. Подтягивать будем Вадика. По этой… по внеклассному чтению.
– Да пойдёмте уже! – звонко засмеялся Вадик и потащил меня за руку в комнату.
Комната оказалась светлой-светлой, как сам Вадик. А на стене висела фотография в рамочке. На ней Вадик в какой-то странноофициальной одежде стоял рядом с девчонкой (тоже странно-нарядной). На вытянутой вверх руке Вадик держал какую-то статуэтку.
– Это чего? – спросила я и показала на фотографию.
– Это на бальных танцах мы награду получили, – объяснил Вадик и махнул рукой. – Да я тогда совсем маленький ещё был.
– И ты до сих пор танцами занимаешься? – спросил Борька, вгрызаясь в яблоко, которое вручила ему тётя Ира.
– Ага, – сказал Вадик, будто о чём-то обыденном. – Говорят, что по мне это сразу видно.
Я аж присела. Надо же, танцует! А я умею только головы морочить. Хотя да, я же поэт! Тогда ладно. Жизнь гения ещё не до конца загублена!
– А я стихи пишу, – сказала я неожиданно для самого себя.
У Петьки отвисла челюсть, а Борька так громко сказал: «Во хвастается!», что проснулся хомячок.
