— Чего смотришь, пидор гнойный, или не видал, что у бабы между ног, мудила?
Старуха поднялась, грозя ему кулаком, и Антонен сразу понял — это будет она. Она заплатит за свое бесстыдство. Сфотографировав ее, он проследил за ней до Форум-де-Аль. Там проходит под землей большая дорожная развязка длиной в несколько километров; туннель соединяет набережные Сены с кварталами правого берега, проходя под садами Форума и разветвляясь в громадный дорожный комплекс. Старуха вошла в него с улицы Тюбиго, где проделаны три отверстия в огромной бетонной плите, растрескавшемся бункере, увитом чахлой растительностью. Она шла, волоча ноги. Выбрав левый вход, с улицы Мондетур, по узкой полосе тротуара она углубилась во мрак, ругаясь вслед редким проезжавшим машинам, слепившим ее фарами. Через сотню метров открыла решетчатую дверь, предназначенную для обслуживающего персонала, в которой кто-то выломал замок, и спустилась вниз по лестнице. Антонен следовал за ней на расстоянии, морщась от зловония. Лестница выходила в коридор, едва освещенный потрескивающей неоновой лампой. Издалека доносился глухой гул, смесь уличного движения и голосов. Должно быть, где-то там было стойбище ее собратьев, к которым она и направлялась неверным шагом. Если бы хватило смелости, он задушил бы ее прямо здесь, воспользовавшись случаем, но веревки у него с собой не оказалось, а прикоснуться к ней голыми руками было противно.
Он колебался.
Перспектива утолить жажду смерти повергла его в панику. Это слишком просто, ему нужно время. Он не тронул ее и вернулся назад, хорошенько все запомнив, чтобы найти дорогу в следующий раз. Теперь он знал, куда она уходила каждый вечер. Он еще не раз видел ее на церковной паперти, отвратительную, злобную; он называл ее Карабос. Поев, она всегда требовала вторую порцию, пинала ногами стоявших за ней, выбивала у них из рук миски. Потом обходила террасы кафе, задирая клиентов, молодых, здоровых, оскорблявших ее своим счастьем. Приподняв юбку, заливалась гадким утробным смехом. Порой ее прогулки между столиками кончались плохо; не довольствуясь одной только бранью, старуха плевала в тарелки, распускала руки. Она раздавала женщинам оплеухи, смахивала со столов напитки, однажды даже раздавила стакан в ладонях и пыталась обрызгать сидевшую рядом брюнетку своей кровью. Никто не смел дать ей отпор. Какая-то священная аура окружала это чудовище, то была извращенная притягательность падали, ее тело являло собой ходячий архив разложения. Порой полиция забирала ее на неделю, но она возвращалась, все такая же, под защитой статуса полусумасшедшей.
Однажды дождливым вечером, повыв со ступенек лестницы на луну, Карабос отправилась, шатаясь, в сторону Нового моста. Она поскользнулась на металлической крышке водосточного люка и упала на дорожке сада, разбитого на месте бывшего Центрального рынка, именуемой теперь аллеей Андре Бретона. Старуха пыталась встать, тяжело опираясь на локоть.
Внезапно Париж опустел.
Они были одни на целом свете.
Она лежала на земле жалкой сломанной куклой, заплутав в лабиринтах своего безумия. Антонен снова ничего с собой не захватил, но он должен был нанести удар. Второй раз такого шанса может не представиться. Он мог бы отломать сук дерева и бить ее. Слишком заметно, слишком грубо. Ему претило пролить кровь, дать выход телесным жидкостям. Большой камень решил бы проблему, но камней в этом подобии сада не нашлось. Какой-то шорох отвлек его внимание: слева надвигалось полчище крыс, казалось, земля заколыхалась. Добрый десяток этих тварей пересекал аллею строем, слаженно, быстро. Промелькнув тенью, они скрылись с шелковистым шуршанием под крышкой водосточного люка. Карабос все еще лежала, протягивая к нему руки и бормоча что-то невнятное. Его прошиб пот, и, вдохнув кислый запах, он осознал свой страх, свое желание. Машинально он взял ее за руку, потянул, помогая встать. Когда она почти поднялась, он отпустил руку. Она упала, тощее тело стукнулось о брусчатку. Он опять потянул ее вверх, силой поставил на ноги и снова толкнул. Еще немного — и она разобьется, ее череп треснет, как яичная скорлупа. Он с наслаждением представлял себе эту картину. Старуха падала, а он бил ее ногой между грудей. Она визжала.
Карга, однако, оказалась хитрее, чем он думал. Поняв стратегию Антонена, она скорчилась на блестящей от дождя брусчатке и спрятала тощие руки между ног. Он еще раз попытался ее поднять. Но она вдруг выхватила из-под своих лохмотьев какой-то блестящий предмет и быстрым движением метнула ему в ногу. Он едва ощутил ожог, увидел опасную бритву, испугался. Умей он драться, выбил бы лезвие из ее руки и добил бы ее ногами. Карабос пришла в себя и уже надвигалась на него ползком, угрожающе сжимая бритву. Она хотела снова его порезать, злобно бормоча ругательства. Ему представилось ржавое лезвие — верный столбняк. Он отступил. Нельзя было недооценивать энергию отбросов общества, ведь их жизнь — борьба за выживание. Он помчался в отделение скорой помощи больницы Отель-Дье, чтобы продезинфицировать порез, сказал, что на него напали, подавать жалобу отказался и согласился на всякий случай на укол. Проклятая ведьма порезала его почти до кости. Еще немного — и он остался бы хромым. Назавтра, несмотря на повязку, он усердно занялся карате, которое на время забросил.
Унижение не давало ему покоя ни днем ни ночью. Когда нога зажила, он поклялся отомстить. У церкви Сент-Эсташ старухи не было, и он побежал к туннелю под Форумом. Оделся он соответственно случаю, спрятал под курткой короткую дубинку, прихватил фонарик и баллончик со слезоточивым газом. Но гордостью его были ботинки, в носки которых он забил обойные гвозди — их головки едва выступали из подошвы, а острия он загнул, чтобы не поранили ноги. В левый ботинок он спрятал маленький нож с выкидным лезвием в кожаном футляре. Одни только приготовления наполнили его злобной радостью; если бы не надо было иметь пристойный вид на работе, он обрился бы наголо, чтобы выглядеть агрессивнее. Говорят, не всяк монах, на ком клобук, но что касается насилия, это именно так. Всю дорогу он насвистывал «Молодую гвардию», песню большевиков, которой научил его отец, и весело думал, что тот был бы рад возрождению коммунистической идеи и конвульсиям финансового капитализма. Чем больше проходило времени, тем ближе он чувствовал себя к этому человеку, жившему в тени слишком сильной супруги. Он нырнул под землю на улице Тюрбиго, щуря глаза от фар встречных автомобилей и закрывая лицо, чтобы не быть узнанным. Повсюду валялись люди на картонках, дыша выхлопными газами. Он нашел решетчатую дверь, спустился по ступенькам и оказался в узком коридоре. Слышался глухой гул вентиляции, где-то капала вода. Струйки пара вырывались из плохо пригнанных стыков труб. Он находился, должно быть, за большим подземным паркингом: с одной стороны сотни машин, с другой — тайный мир с его призраками. В конце коридора оказалась еще одна лестница, уходившая под землю. Пол и стены были исписаны граффити, забрызганы грязью. На площадках валялись матрасы, чьи-то временные ложа, и пустые пивные бутылки, точно дань силам ночи. Вправо и влево уходили короткие галереи, заканчивающиеся запертыми дверями. Неужели он ошибся? Возможно ли, что старая ведьма проделала весь этот путь?
Антонен спустился еще на три или четыре этажа, пока лестница не кончилась; зарешеченные лампочки, дававшие свет, стали реже. Он включил фонарик и вскоре вышел на что-то вроде насыпи. Потянуло тяжелым духом, говорившим о скоплении людей, жара стала удушающей. Запахи ног, пота, никотина отчаянно соперничали друг с другом. Полоска света пробивалась из-под приоткрытой двери, откуда доносились голоса. С бьющимся сердцем он заглянул в щель и увидел что-то вроде дортуара — матрасы на полу, железные койки. Человек десять, все мужчины, пузатые и тощие, расхаживали по комнате, пили и курили. Кто-то готовил еду на газовых плитках. За этой комнатой угадывались другие, целая подземная сеть. Антонен приотворил дверь; большая очередь стояла к коренастому крепышу в майке, длинных трусах и босому, который раздавал матрасы и собирал деньги. Другой субъект, как две капли воды похожий на первого, сидел в шезлонге, скрестив ноги, и наблюдал за его действиями с длинной палкой в руке. Рядом с ним стояли два ящика пива, которое он продавал поштучно. Сходство этих двоих было поразительным: тот же рост, то же телосложение, те же поджатые губы, тот же нос в густой сетке красных прожилок. На продавленной ободранной софе сидели еще мужчины, некоторые в одних трусах, пили, курили, барабанили по картонкам. Успевшие выпить подсчитывали оставшуюся наличность. У иных Антонен заметил мобильные телефоны, у двух-трех даже ноутбуки. Из соседних комнат выходила еще публика, многие были болезненно худы. Висел густой дым, дышать было нечем. Антонен испытал удивление первопроходца перед неизвестным племенем. Стало быть, под поверхностью Парижа есть другой город, где Люди Тьмы отдыхают от своих горестей. Иерархия была проста: те, кто без гроша, спали на лестнице, остальные — на этом импровизированном постоялом дворе.
