Осень выдалась дождливой и холодной Катя возвращалась поздно вечером из университета, прятала замерзающий нос в шарф, грела в карманах руки, оскальзывалась на мокрых листьях, бежала от метро домой, торопясь, мысленно уже проживая все приятное, – скинуть сапоги, бросить полную книг и влажную от дождя сумку у стола, наскоро поесть, налить себе чаю, скорее включить компьютер и открыть заветное письмо, которое ждало ее каждый вечер – волшебное письмо, от которого она сразу согреется и начнет улыбаться
Она не заметила, как привыкла к этим письмам, как стала ждать их, сначала с любопытством, потом с надеждой, потом с какой-то теплой уверенной радостью. Теплая уверенная радость исходила от него – от Костика, виртуального, незнакомого, но живого Он где-то жил, что-то делал, любил кого-то – незнакомых ей людей, гораздо более близких, чем она: друзей, родителей, но часть его была для Кати – в письмах, в словах. Лично для нее одной
Он всегда подробно расспрашивал о ее делах: как прошел день, что нового сегодня – было даже странно, что все это важно какому-то полузнакомому мальчику, но он спрашивал, ему как будто было интересно, и она старалась рассказывать так, чтобы было нескучно об этом читать.
Он уже знал про любимую Марию Владимировну, преподавательницу французского, которая за ошибки грозила «удушать экзерсисами» и задавала переводить Бальзака, а в прошлом году Гюго, но Гюго-то мой любимый писатель, «Девяносто третий год», ты читал? Нет, надо будет почитать, раз советуешь, я только «Человека, который смеется» и «Собор» читал, а ты не волнуйся, я тебе сейчас кину ссылку на перевод, если не успеваешь сама перевести. Ура, можно распечатать, спасибо, Костик, а то в библиотеке «Кузину Бетту» не дали, а в Интернете я не умею толком искать Спасибо!
Она рассказывала ему про Кавафиса, который ей так полюбился за время изучения новогреческого и по которому она хотела писать диплом, рассказывала об особенностях поэтического перевода – им она собиралась всерьез заниматься, и это тоже Костику почему-то оказалось интересно, он тоже любил стихи и признался, что иногда пытается перевести на русский тексты любимых групп. При этом в нем не было никакой издерганности и надломленности, так свойственной творческим мальчикам, нет, он был простой, понятный, без всякой рисовки, но его неожиданные наблюдения поражали Катю иногда – свежестью и точностью мысли, взглядом с какой-то другой стороны Взглядом не филолога, но того, кто тоже чувствовал слово. Или душу?
Катя могла ему пожаловаться, он всегда ее утешал, всегда так легко шутил, что она сразу отогревалась, начинала улыбаться (глупо, наверное, выглядело со стороны, когда она так в одиночестве улыбалась в монитор), ей становилось тепло и радостно, и за тепло и радость она была благодарна своему виртуальному другу
Они просиживали за разговорами глубоко за полночь, Кате не хотелось уходить, но, засыпая под утро, она думала, что снова наступит вечер, снова полетят в виртуальность неведомые сигналы, и потянется опять эта нить из букв, слов, предложений, потечет из кончиков пальцев, из рук в руки, невидимый, тонкий, хрупкий, но живой ручеек.
II
Была уже середина октября, но в доме почему-то еще не топили. Катя мерзла, сидела по ночам в шерстяных носках и двух кофтах, пальцы леденели и не слушались, сбивались, ляпали опечатки Она грела руки о чашку с чаем, терла утомленные глаза, поднимала голову – в доме напротив горели только два окна, – думала: где-то там, в этом огромном городе, так же горит окно, так же сидит в ночи он – Костик, одновременно знакомый и незнакомый, близкий и чужой
В ночной тишине гудел компьютер, из приоткрытой двери соседней комнаты слышалось сопение: шумное, размеренное – Ильи, частое и быстрое – Ани, Катя прислушивалась к звукам, не открывается ли родительская дверь, не идет ли мама. Родители догадались о ее ночных бдениях, ругали – в три часа ночи она еще не спала, мама была в ужасе, теперь специально вставала по ночам, чтобы гнать Катю спать, они с папой даже шнур от модема уносили к себе на ночь, так что Катя немедленно пришла в отчаяние Но заехавший как-то в гости Митя ей подсказал выход – точно такой же шнур есть в телефоне, можно воспользоваться им. Теперь Катя разработала хитрый план: хлопнуть дверью своей комнаты так, чтобы мама поверила, будто она уже ушла спать, потом без скрипа снова открыть дверь, пройти, не дыша, по коридору, вытащить шнур из телефона, так же на цыпочках вернуться, набрать заветный пароль, послушать райскую музыку – скрипучее пение модема, и наконец написать: «Я пришла!»
Она не могла поверить, что он тоже ждет ее писем так же, как и она, – ведь что она могла ему дать, кроме своей болтовни, кроме плетения кружев из слов, кроме этой игры? Или ему тоже нравилась игра?
Она как будто снова писала книгу, впрочем, в уме она всегда что-то писала такое, всю свою жизнь, а теперь появился еще один автор, который писал вместе с ней – это сразу раскрасило книгу в яркие живые цвета, виртуальность засверкала красками, расцвела и отлично заменила жизнь
Переходить в реальность Катя панически боялась. К этому она была не готова, она хотела только играть, чтобы ничего окончательного, чтобы не переступить черту: встретиться – это слишком серьезно. К тому же она очень хорошо видела разницу между собой настоящей и той милой героиней, в которую Костик уже, несомненно, влюбился. Она сама, Катя, скрывалась за маской, она была другая, она была недостойна, она не могла соответствовать – нет, все-таки проще остаться вечным режиссером театра теней, вечно очаровывать своего единственного зрителя, показывать ему картинки в волшебном фонаре, надежно пряча себя, обычную, простую, земную, лишенную всякого волшебства
Но ощущение теплой и уверенной радости постепенно стало приходить не только во время разговоров Иногда ее накрывало где-то по дороге в университет, или даже на «сачке» или в столовой – Катя начинала думать о своем, улыбаться своим мыслям, не слышать, что ей говорят, она задумывалась на парах, выводя вдруг на полях заглавную «К» и тут же, спохватившись и смутившись, ее заштриховывала Она внезапно, вздрогнув, понимала – да, ей хочется большего. Ей хочется, чтобы все стало реально. У нее тут же подпрыгивало сердце – реально? Она рисовала себе картины, как они с Костиком идут по улице, например, в кино, или гуляют в парке – и тут же одергивала себя, смотрела в педагогических целях в зеркало: нет, кто ты вообще такая? Разве может такое случится с тобой? Очень тут помогал навык самоукорения, спасибо отцу Митрофану.
У подруг тоже что-то происходило с мальчиками, кто-то с кем-то встречался, расставался, выяснял отношения, и Катя вдруг поняла, что ей хочется самого обычного мальчика, не божественного Олега Благовольского, почти святого и недосягаемого, а обычного, как Костик, и даже… неправославного Ей вдруг страшно захотелось, чтобы было как у всех, как у «них», неправославных – писать друг другу смс-ки, звонить, гулять по городу и даже прогуливать пары, ходить на свидания, получать в подарок цветы С православным мальчиком это было бы невозможно – ему бы потребовалось разрешение духовника (это Катя тут сорвалась с цепи и вела себя Бог знает как, а правильный православный мальчик сразу бы посоветовался с батюшкой), с православным мальчиком вряд ли можно было бы ходить за руку, а если вдруг – Катя замирала – поцеловаться? Потом непременно последовала бы исповедь, запреты, нет – у «них» все намного интереснее, живее, от этого захватывало дух
