Павел прихлестнул лошадь к коновязи.
– Капустин с отрядом и дружиною, думаю, засел в кирпичных заводах. Может быть, сегодня же он захватит город обратно, хотя вряд ли… Много у тебя осталось хлеба?
– Тысяч под семьдесят пудиков, считай, два полных состава… Вагонов у меня хватит, а паровозов – ни одного…
Побежали к начальнику станции. Тот любезно встретил их в своем убогом, уклеенном обязательными постановлениями, кабинетике.
– Прошу садиться.
– Нам сидеть некогда, – сказал Павел и выдернул из кобуры наган. – Нужны два паровоза.
– Звоню, вызываю, не отвечают… С удовольствием бы, верьте слову…
– Хоть из-под земли вырой, а выкати нам пару паровозов, иначе ты из этого кабинета не выйдешь.
Начальник сразу вспотел и сдвинул на затылок красную с кантом фуражку:
– Сейчас отправляю последний маршрут с эвакимуществом… Ни на станции, ни в депо не остается ни одного паровоза, даю честное, благородное…
– Какое там, к черту, эвакимущество? Задержать! Нам хлеб важнее!
– Не могу-с… Я человек подчиненный.
– От имени ревкома приказываю немедленно перебросить паровоз под хлебный состав.
– Не могу-с.
Оборвав разговор, вдвоем выбежали на перрон.
На подъездном пути был выстроен состав, готовый к отправке: вереница открытых платформ завалена мотками колючей проволоки, строевым лесом и тюками прессованного сена, а теплушки под самые крыши были забиты мягкой мебелью, театральными декорациями, зеркалами и какими-то плюшевыми людями.
Пока Климов объяснялся с машинистом, Павел, от неумения в кровь сбивая руки, развертывал сцепку.
Паровоз был переброшен на третий путь к хлебным вагонам.
– Ты, Климов, езжай, проводи.
– А зачем? Машинист – мужик свой.
– Все-таки… Мало ли чего…
– А ты?
– Догоню. Езжай.
– Мне все равно, – сопя сказал Климов и полез в паровозную будку.
Хлебный маршрут как бы нехотя двинулся, тяжело раскачиваясь и лязгая буферами.
У товарного лабаза на разостланные брезенты бунтом были накиданы мешки. Редкой цепочкой бегало с десяток мельничных крюшников и несколько деповских мастеровых. Под ногами хрустело разбрыленное зерно, а в стороне в козла были составлены винтовки работающих.
– Остатки дошибаете? – подошел Павел. – Надолго хватит?
– Тут делов до ночи не переделать, – на ходу отозвался котельщик Сальников, – ты, Гребенщиков, кого-нибудь на подмогу нам подкинул бы… Одним нам не управиться… Наутро загорелось, с утра бегаем без отверту. А тут, не ровен час, и чапаны налетят.
– Поищу вам подмогу. – Павел побежал по порядку теплушек с эвакимуществом и принялся колотить в наглухо захлопнутые двери рукояткой нагана: – Вылеза-а-ай на погрузку зерна… Перестреляю, курвы!
Из теплушек, бормоча какие-то объяснения, выпрыгивали плюшевые люди и шли к лабазу.
– Нельзя же так, товарищ Павел, – подскочил возглавляющий эвакуационную комиссию Ефим, – у меня есть и больные, и старики, и жены ответственных…
– Ну?
– Мне-то, по крайней мере, что делать?
– Таскай мешки.
– Странно… – Ссутулившись, Ефим зашагал к лабазу.
Работа пошла веселее.
Мешками с зерном набивали вагон за вагоном.
На руках вагоны откатывали на второй путь, где сцепщики вязали их цепями.
На крыше вокзала – наблюдательный пункт, туда с большой охотой полез подвернувшийся на глаза Сафронов.
Плачущая жена не отставала от него ни на шаг и под многий смех, придерживая раздувавшиеся на ветру юбки, по зыблющейся железной лестнице ударилась за ним.
В сторону города, на разведку, были посланы двое.
Неожиданно за семафором укнул паровоз.
Забегали, закричали, и не успела еще разгореться паника, как к перрону подкатил смешанный поезд, набитый отпускными солдатами, мешочниками и дезертирами с Восточного фронта… Выскакивали из вагонов и, размахивая котелками, мчались за кипятком, в собиравшихся тут и там кучах с азартом рассказывали о нападениях на поезд, о перестрелках с кем-то и о последних ценах на муку и масло.
Прибывший паровоз оторвался от своего состава и набирал воду на втором пути.
– Заберем, – негромко сказал Павел котельщику Сальникову, указывая на паровоз, – немного попятить, пристегнуть к своим вагонам и – аминь.
– А эти… пассажиры?
– Хрен с ними… Которые убегут, которые на крыши посадятся… Пойдем-ка разнюхаем.
– Попытать можно… Эй, работнички чертовы! – крикнул он крюшникам. – Шабаш! Забирай винтовки, шагай за нами.
Вдесятером они подошли к паровозу… Тендер был полон, вода хлестала через край.
Сальников запер воду и отвернул железный хобот, а Павел, заглянув в паровозную будку, ахнул:
– Убежал, пес!
– Кто?
– Машинист сбежал.
Еще двое влезли в паровозную будку.
– Вот так клюква!
– Чего-нибудь надо выдумывать…
– Выдумывай не выдумывай – на себе не повезешь.
– Понимающего человека найти бы…
– Где его, неположенного, найдешь?
– Дело труба.
– Ну-ка, погляжу, – протискался вперед Сальников, трогая медные рычажки, – молодой был, в помощниках ведь с год ездил, да перезабыл все, шут ее дери…
– А может быть, в поселке машиниста поискать? – предложил весовщик Паранин.
– Времени нет.
– Я живо смотаюсь.
Он убежал.
В паровозной будке стало тихо.
Каждому слышен был лишь стук собственного сердца, сопенье огня в топке да неясный гул голосов, долетавших со станции. Сальников понимал: двинь он машину, будет спасена своя жизнь и сорок вагонов хлеба. К этому сознанию примешивалось и чувство профессиональной гордости старого мастера. Все следили за его нерешительно ходившими руками.
Павла разжигало молодое нетерпение, хотелось оттолкнуть котельщика и самому наугад начать отвертывать головы всем рычагам и кранам, авось… Остальным просто хотелось уехать, усиливающаяся со стороны города стрельба не сулила ничего путного.
Шш…
Шш…
Шш…
Ш…
Паровоз дрогнул и поплыл назад… Толчок… Далеким перекликом звякнули буфера хлебного состава.
– Действуй! – крикнул Павел, выпрыгивая вон. – А я побегу проверю, не разорван ли где состав?
