– Грицко, тютюну немае?
– Е.
Косятся на Феньку.
– С городу?
– Ни.
– Чи с камышей?
– Ыыыыыы, бра, ха, ууу…
Кони не стояли.
– Чч.
Взяли последний перевал и на рысях стали спускаться в широкую балку.
Лагерь зеленых. В пролете гор – далеко море. Шалаши, землянка. Дымила походная кухня. Одеты по-зимнему, но легко. Оборваны. Трофим Кулик собирает пулемет:
– …замок – боевая личинка, замочный и подъемный рычаги, верхний спуск, ударник, лодыжка, нижний спуск и боевая пружина… Перекос патрона – лента продергивается влево, рукоятка осаживается до места. А главное для пулеметчика в боевой обстановке – вот тут закрутить гайку потуже. – И он шлепнул Петьку по заду.
Петька неуверенно трогал части пулемета…
– А как такое, дяденька, стрелять по невидимой цели?
– Сперва научись попадать в стенку, а там дело покажет. При стрельбе пальцем дула не затыкай и в дуло не заглядывай.
В землянке начальник отряда Александр с завхозом играли в шашки.
– Здорово, братва, – приветствовала Фенька партизан и спрыгнула с седла.
Пока Фенька угощала людей крымским табаком, пока Илько привязывал лошадей, Тяптя уже докладывал начальнику:
– Честь имею явиться.
– Кто приехал? – спросил Александр.
– Да Илько Валет… Ммм… С ним такая девочка подпольная, губы бантиком, нос конфоркой… Чччч… Ячеку хотит организовать, щоб було у нас, як в Москве, а сама в штанах… Уууу… Ффффф… – И, сплюнув, уселся Гришка на зарядный ящик.
Завхоз подсек сразу четырех. Александр не захотел больше играть, смахнул белые и черные хлебные корки, а шашельницу – надвое об острую завхозовскую голову.
– Жулик ты, захвост, прожженный жулик… Давно тебя повесить собираюсь, да все забываю.
– Кхе, шутить изволите.
Вошли Илько с Фенькой.
Рука у Александра горячая, плотная рука, как фунтовый карась. Рябоватое лицо подобрано, сухо, печаль и усталость на лице.
– Кыш!
Завхоз и Гришка убрались.
Стол забутыливал нач – хотя какой же там стол? – пенек, понятно; тяжелым взглядом раскубривал Феньку, в бумажку и не заглянул, что бумажка… Пахло в землянке шинельной прелью, земляной мякотью.
– Чего привезли? – спросил Александр.
– Походную типографию.
– Молодцы.
– Рады стараться! – шутливо отозвался Илько и рассказал о разгроме керченской группы зеленых.
Сразу давай дело мять, топтать:
В новороссийской тюрьме полтыщи товарищей.
Их ждет яма.
Они ждут спасения.
Нужен налет.
Подготовку налета вел городской подпольный комитет.
Сгорел подпольный комитет, четвертый по счету.
Александр вызвал в землянку ротных командиров, на преданность которых надеялся, как на верный бой своих наганов, и сказал:
– Каждый час и каждую минуту судьба грозит нам черной гибелью. Заройся ты в море, поднимись под облака, твоя судьба настигнет тебя. Все ли мы с охотой пойдем навстречу судьбе своей?
– Какой разговор…
– Загремим…
Ротный Чумаченко, недавно убежавший из-под расстрела, подклинил:
– Пускай, коли судьбе угодно, задавит нас чижелая тюремная стена, все до единого под ней поляжем, но и там, за решетками, нашим бедолагам легче будет умирать.
– С нами дух наш и судьба наша, – сказал Александр, любивший пышность выражений.
Фенька глядела на него, не спуская глаз, и вспоминала множество рассказов о подвигах его, о его налетах и удачах.
У кухни в розлив обеда заспанный писарек выкричал:
...
ПРИКАЗ
ПО КРАСНО-ЗЕЛЕНОМУ ПАРТИЗАНСКОМУ ОТРЯДУ
По случаю секретного отъезда моего в неизвестном направлении своим заместителем по части строевой на короткий двухдневный срок назначаю Григория Тяптю, а комиссаром – вновь прибывшую товарища женщину, строго приказываю не волноваться, хотя она и женщина. Пункт второй: за недостойное поведение, то есть грабеж и бандитизм, припаять по двадцати горячих товарищу Павлюку и Сусликову Дениске из первой роты. Долой!.. Да здравствует! Подлинное, хотя и без печати, но вернее верного. Ура!
Обеденная очередь рванула:
– Урра-а!..
И отобедавшая музыкантская команда облизала ложку, вытерла сальный рот и с небольшим опозданием тоже уракнула.
В полутемной землянке Савчук, старой службы солдат, рылся в куче погон:
– Одна полоска, четыре звездочки – штабс-капитан… Гладкий, две полоски – полковник… Это ты затверди накрепко.
Александр примерял погоны и рассказывал:
– На неделе случилось у нас происшествие. Жучок из второй роты разжился где-то сармачком… И в карточки, верно, подлец, играть не умел: в одну ночь всю роту раздел, разул. Утром хватились, нет Жучка. Слышим, в городе гуляет наш Жучок. И не духовой ли парнишка? Ну, торчал бы где в подпольном укрытии, так нет, форснуть надо: бабу на коленки, гармонь в зубы, лихача за уши – пошел… Проходит день, два, чу – попался наш мосол. Три дня его пороли, пороли да посаливали. Сдался, собачья отрава, на двести пятнадцатом шомполе сдался. Есть у нас в лягавке свой человек, известил. Пришлось тогда лагерь менять, связь тасовать – канительное дело.
Уписывала Фенька жареную баранину за обе щеки, слушала во все уши.
Александр продолжал:
– Ты насчет дисциплинки спрашиваешь… Дисциплина, она что ж, она на пользу, дороже правой руки… На голод, холод – терпеж, в бою – стой, не устоишь – знай свою прекрасную участь. А только, если ты хочешь знать по совести, в нашем деле эта самая дисциплина девятый гвоздь в подметке… Жми, жги, вари, и вся недолга́… Приглядись, во второй роте черноморцы есть. Одичали в горах, по году и больше живого человека не видят, говорить разучились. На днях решил за разбой проучить двоих. Не ложатся под плети. Виноваты, говорят, расстреляй. И фасонны были ребята, а пришлось свалить… Звери, ухо к уху. А за Гришкой поглядывай – хлюст малый, давно бы его в земельный совет отправить, да нужный он человек.
В погоны зашифровался Александр и ускакал с Савчуком в город.
Плыла ночь.
На гребне перевала мерзли посты.
Лил лют норд-ост.
Лагерь в кострах. К кострам сползались, лохматые, угрюмые, солому волокли, сушились, выжаривали исподнее, кашеваров вздушивали, ладили на сошки закопченные котелки, жаловались новой комиссарше:
