— Тпрр! — резко сказал Маркел. — Погоди. После про Феодора. А пока ты, как я понял, пошла к дяде, и он рассказал тебе, что ему прежде рассказывал Родька. Ты, получается, пришла…
— Пришла! А дядя сидит грустный-грустный. Я спрашиваю: дядя, ты чего? А он: да как чего? Кто я теперь? Вчера я был царев постельник, а теперь где царь и где его постель?
— А и где она? — спросил Маркел.
— Свернули и снесли куда-то, — сказала Параска. — Из дворцового приказа приходили. Будут смотреть, нет ли там какой порчи.
— На дядю, что ли, подумали?
— Да нет, так всегда делают, если кто вдруг помрет.
— Ага, ага, — сказал Маркел. — Понятно… А шута у царя не было?
— Вот опять про шута! — рассердилась Параска. — Тут царь преставился, никто не знает, что с кем завтра будет, а ты все шут да шут! Зачем тебе шут?!
— Шут мне, — сказал Маркел, — не нужен. А мне деревянная шапка нужна. Вот я и подумал: может, шут был в деревянной шапке, больше некому. Кто еще деревянные носит?
Параска помолчала и сказала:
— Я не знаю. Никогда я деревянных шапок не видала.
— Вот и я об этом говорю, — сердито продолжал Маркел. — А дядя Трофим, когда кончался, все про шапку да про шапку поминал. А ведьма сказала, что эта шапка была деревянная, вот как!
— Какая ведьма? — спросила Параска.
— Есть одна такая в Белом городе, — нехотя сказал Маркел. — Дядя Трофим к ней ходил просить, чтобы она ему сказала, кто государя извел. И она сказала: ищи деревянную шапку. Он пошел искать, и тут его зарезали.
— А ты?
— Тогда и я пошел к той ведьме. Прихожу, а она уже мертвая! И нож рядом валяется, и этот нож в крови. А рядом сидит карлица, пьяная-пьяная, как твоя Гапка, и говорит: давай…
И замолчал. Параска спросила:
— Чего давай?
— Ну как чего! — строго сказал Маркел. — Того и давай, конечно.
— А ты?
— А я убегать. А она за мной с ножом! Я прибежал сюда, а здесь уже эти. И если бы не твоя кочерга, была бы мне и шапка деревянная, и деревянная шуба! И лежал бы я рядом с дядей Трофимом в часовенке.
— Страсти какие… — чуть слышно сказала Параска.
Маркел помолчал и сказал:
— Если это дело сладится, меня князь на службу возьмет. Деньжищ у меня будет во сколько! — и показал руками. А опустив руки, вдруг прибавил: — И я тебе бусы куплю. Здоровенные, жемчужные!
Параска покраснела и сказала:
— Ты не очень! Я замужняя! Гурий Корнеевич как приедет…
И вдруг замолчала. Глаза у нее заблестели. Сейчас заплачет, подумал Маркел, эх, только этого сейчас…
Но дальше думать не стал. Параска тряхнула головой и, как ни в чем не бывало, продолжила:
— Ладно, чего сидим! Мне уже на службу надо. Если хочешь, я тебя с собой возьму, ты с Родькой сам поговоришь. Вдруг он чего вспомнит. Вставай!
28
Маркел встал. Параска посмотрела на него и вдруг сказала:
— Нет, что это я? Мне же еще одеться надо. Постой здесь, я сейчас.
И она вышла. А Маркел стоял посреди горницы и ждал. Поначалу ждать было легко, потому что Маркел думал о том, как они с Параской пойдут во дворец, быстро переделают там все дела, и, как только повернут обратно, Маркел сразу скажет, что он очень голодный, и спросит, нет ли у Параски чего перекусить. Она ответит — есть и покраснеет. А если ответит, что нет, тогда он скажет, что он привез с собой кое-что из дома, но это еще надо приготовить, так вот не могла ли бы она…
Ну, и так далее. Да вот только время шло, а Параска все никак не возвращалась. Маркел мало-помалу начал волноваться. А что! Откуда он знает, что у нее на уме, думал он, может, не только соль. И вот сейчас войдет сюда Степан, белохребетник, сотник первой сотни, и строго спросит: кто это здесь моих стрельцов кочергой по морде выходил?! И, как всегда, еще вот что: говорила же родная матушка и гадалка же предупреждала — не верь черной вдове, окрутит она тебя, околдует! Эх, только и подумал Маркел и отступил на шаг, сел на лавку, полез в рукав за ножом…
Но тут наконец открылась дверь и вошла Параска. Она была в новой шубе с красным верхом, в высокой собольей шапке и в зеленых остроносых сапогах. А лицо у нее было белое-пребелое, щеки ярко-свекольные, даже глаза стали как будто в два раза больше. Маркел вскочил с лавки и стоял столбом. И говорить не мог, так горло сперло. Параска усмехнулась и сказала:
— Ну, что, заждался? Пошли.
Маркел пошел. Параска шла первой, конечно, а Маркел за ней. И шли они тоже конечно, молча. Ночь была темная-темнющая, луны видно не было, а светили только звезды. Параска голову держала прямо, даже немного откидывая ее назад, а шажки у нее были легкие, она будто плыла, а не шла. Эх, только и думал Маркел, а больше ни о чем не думалось. Так они вышли с заднего двора, прошли мимо боярского крыльца и подошли к воротам.
— Вятка, — сказала там Параска.
— Вычегда, — ответили ей сторожа, открывая ворота.
Параска и Маркел вышли с князя Семена двора и, перейдя через дорогу, подошли к Куретным воротам государева дворца. Там Параска опять назвала Вятку, и в калитке открылось окошко. Параска подняла ладонь и показал на ней что-то. Калитка открылась, и они в нее вошли, все это по-прежнему молча. Дальше они, как и с дядей Трофимом, опять свернули налево и пошли по нижнему нежилому этажу вначале мимо портомойной, затем гладильной, после через сени со стрельцами и, пройдя еще немного, вышли к тому же рундуку, где стояли караулом уже не стрельцы, а так называемые государевы жильцы. Эти жильцы их пропустили, они поднялись на второй этаж, ко второму рундуку…
Но там, тоже как и в прошлый раз, ход был закрыт. То есть опять жильцы стояли очень плотно и с места не сдвигались. Параска подняла руку и раскрыла ее. Теперь, при свете плошки, Маркел ясно рассмотрел, что там у нее на ладони была жемчужная пуговица в серебряной оправе. Жилец одобрительно кивнул, но все равно с места не сдвинулся, а посмотрел на Маркела. Маркел сказал:
— Вятка! — И показал овчинку.
— Отойди, — сказал жилец.
— Яша! — сказал Параска. — Ты что?
— Ты проходи, — сказал ей этот Яша, так звали того жильца. — А чужих пускать не велено!
— Да какай я вам чужой? — сказал Маркел.
— А чей ты? — спросил жилец.
Маркел хотел было сказать про Ададурова, но передумал и смолчал.
— Яша… — снова начала Параска.
Но Яша ее сразу перебил:
— Ничего, Парасочка, не знаю. Но так нам велено.
И оглянулся на своих, то есть других жильцов. Эх, снова вспомнил Маркел, дядю Трофима бы на вас! Но вслух опять ничего не сказал. Сказала Параска:
