— Савву помнишь?
— Истопника того? — спросил Маркел. — Да, помню. А что?
— Так он повесился!
Сказав это, Параска всхлипнула. Ого, мрачно подумал Маркел, повесили его, конечно, а не он сам повесился. За то, что знал про шахмату. Или за то, что мне ее отдал, подумал дальше Маркел, но тут же передумал: нет, если б знали про меня, так бы меня повесили, а не его. А так Савва промолчал, не выдал, и повесили его. Подумав так, Маркел перекрестился. Параска, всхлипнув, продолжала:
— Утром такой веселый был. Дядя говорил: винца хлебнули. А после пришел к нему, а он уже в петле.
— А в горнице все перерыто, — прибавил Маркел.
— И правда! — сказала Параска. И чуть слышно спросила: — Ты откуда знаешь? — И уже совсем шепотом: — Ты там, что ли, был?
— Если б был, — сказал Маркел, — так бы уже висел с ним рядом.
Параска молчала. После вдруг схватила его руку, сжала в своей и сказала:
— Страшно мне, Маркелка, ох, как страшно!
— Тебе-то что? — спросил Маркел.
— Как это мне что?! — шепотом воскликнула Параска. — Я Степана встретила. Ну, того сотника, белохребетного. И стала его спрашивать. А он как-то странно усмехнулся и отвечает: «А чего ты у меня спрашиваешь, ты лучше у Маркела спроси, Маркел знает!»
— Про Савву, что ли?
— Про какого Савву? — сердито зашептала Параска. — Про Савву я по дороге узнала. Когда дядю Тимофея встретила. А у Степана я про свою Нюську спрашивала.
— А что про Нюську?
— Как что? Пропала она, вот что!
— Как пропала?
— Очень просто! Как сквозь землю провалилась. Еще с вечера…
И Параска тихо зарыдала. Маркел не знал, что делать. Он стал оглаживать ее по голове, по шапке, а после прямо по щекам. Щеки у нее были все в слезах.
— Парасочка, Парасочка, — шептал Маркел и утирал ее. А она тихо рыдала. Плечи ее сотрясались. Маркелу стало страшно, он подумал, что это он всему виной, потому что это он таскал Нюську на кладбище, их там вместе видели, и теперь ее за это задушили — в отместку! За то, что Савва молчал! За то, что Шкандыбина сослали! За то, что ведьму Домну зарезали! За все! Нет, все же главное — за то, что он, Маркел, живой. И он спросил: — А что Степан еще сказал? Почему он на меня показывал, не говорил?
Параска продолжала плакать, но уже не так, как раньше. Скоро ее отпустит, подумал Маркел. И Параска и в самом деле затихла, утерла лицо и сказала:
— Я ему еще раз говорю: я про Нюську спрашиваю, про свою дочку, при чем здесь чужой Маркел? А Степан вот так вот ухмыльнулся, зубы выставил и говорит: «Не такой он и чужой. Ты у него сама спроси. И спроси, где искать, и он тебе скажет». — Тут Параска помолчала, после прижалась к Маркелу и тихо спросила: — Что мне теперь делать? Как мне мою доченьку сыскать? К кому еще бежать?
— Больше ни к кому бежать не надо, — ответил Маркел. — Я думаю… Я знаю, где она. И я сейчас туда пойду.
— Куда это? — спросила Параска.
— Это не здесь, — сказал Маркел. — Это мне из дворца надо выйти.
— Как из дворца? — удивилась Параска. — А Степан сказал, что он сегодня здесь будет всю ночь, у них на Красном крыльце караул. И караульные слова назвал: Рыльск и Звенигород.
— Да? — сказал Маркел сердитым голосом. — Сейчас я к Степану побегу! Ага! А к Нюське тогда кто?
И он поднялся с лавки, Параска поднялась за ним. Она его не отпускала. Маркел улыбнулся и сказал:
— Не бойся. Ничего с твоей Нюськой не будет. Сейчас пойду и приведу ее. Вот прямо здесь нас жди. Или иди к своей боярыне, а я Нюську туда отошлю, когда найду ее. Не сомневайся!
И тут он отвел ее руки, перекрестил ее, после хотел опять прижать к себе, но удержался, развернулся и пошел. К Бельскому, куда еще, думал он сердито, прибавляя шагу.
50
Когда Маркел выходил из Куретных ворот, он услышал, что где-то вдалеке кричит петух. Вот и еще один день начинается, а дело все никак не сделается, еще сердитей подумал Маркел. Зато людей все больше губится! Тут тебе и Савву повесили, тут тебе…
Но тут Маркел спохватился и подумал, что нельзя даже в мыслях допускать, что с Нюськой что-нибудь случилось. Да и что это он будто с цепи сорвался? Надо было вначале Параску расспросить как следует, что с Нюськой, как она пропала и куда, а уже только после что-то делать. Так и сейчас вместо того, чтобы ломиться к Бельскому, вначале надо бы сходить к себе и посмотреть, может, Нюська уже дома. Но, правда, а что если пока он будет туда-сюда бегать…
Нет, опять подумал Маркел, об этом и думать нельзя, а надо идти к Бельскому, потому что лучше один лишний раз туда сходить, чем после локти кусать. Да и кому еще такую гадость делать, как не им! Кому?
И Маркел шел дальше, прошел мимо тына князя Семенова двора, пошел мимо тына двора Бельского, подошел к воротам и стукнул в калитку. В калитке (не сразу, конечно) открылось окошко, и заспанный голос спросил, чего надо.
— Мне к Бельскому, — сказал Маркел. — К Богдану Яковлевичу. Спешно!
— Ты что, братец, очумел? — строго спросил тот же голос. — Глухая ночь на дворе. Боярин почивает.
— Знаю, что почивает, — ответил Маркел. — Но мне очень надо!
— Ты кто такой? — злобно спросили из-за калитки. — Может, ты покойный государь? Что ты на нас орешь, скотина? А то сейчас откроем и потешимся! Га-га!
— После вам не до потехи будет! — пригрозил Маркел. — Идите, разбудите боярина и скажите ему, что Маркел Косой пришел. Сам, лично!
— Ох, ты! Ох, ты! — сказали из-за калитки. — Смотри, дошутишься… Сейчас человек сбегает, вернется, и мы, если что, с тебя шкуру спустим!
Окошко со стуком закрылось. Маркел стоял возле ворот. Было темно, все небо затянуло тучами. Шел редкий мокрый снег. Под ногами была лужа, сапоги в ней хлюпали. Маркел пробовал о чем-нибудь подумать, но не думалось. Так прошло немало времени. Потом за воротами послышались шаги, потом там шептались, потом опять открылось окошко, и прежний голос, но уже не такой злой, велел показать овчинку. Маркел показал. Калитка открылась, он вошел. За воротами стояли трое сторожей.
— Кто ты такой, бес тебя знает, братец, — сказал один из них, — но тебя велено впустить. Иди за мной.
Маркел пошел за тем сторожем. Тот его опять повел сперва к службам и задам, а только после к черному крыльцу. А там в хоромы и водил по переходам. Потом ввел в какую-то каморку, где крепко воняло капустой, и велел садиться.
Маркел сел в угол на голую лавку. Сбоку стоял такой же голый стол, на стене горел светец, в углу напротив теплилась лампадка. Маркел снял шапку и перекрестился. Сторож сказал:
— Сейчас время позднее, боярин спит. Но он про тебя помнит. Когда ложился спать, наказывал, что, если ты придешь, тебя впустить и держать здесь, пока он не проснется. Ну, и накормить, конечно, это да. — Сказав это, сторож обернулся и позвал: — Авдей!
