Михаил вздохнул, закрыл поисковик. Вяло, без огонька, поработал над программой. Крепко, но на «игрушку века» никак не тянуло. Можно смело жать на «delete».
«И вообще всю мою жизнь – удалить к черту!» – мелькнула мрачная мысль утром, когда Настя – сонная, равнодушная и причесанная – подала ему яичницу и кофе.
…Севка сегодня ждал его в офисе, но Михаил повернул от дома – не к Москве, а обратно, в сторону рыночка.
Он сам не понимал, что творит, и оттого страшно злился.
Почему он хочет снова увидеть эту нескладную простушку в платочке? Да и не будет ее на рынке очень ранним, морозным утром. Даже молочницы и те приезжают не раньше восьми.
…Но курносенькая уже раскладывала свои уродливые изделия по прилавку.
Здороваться Михаил не стал. Хмуро бросил:
– Где находится детский дом? Адрес, номер? И ты там кто?
– Д… деревня Свиноедово, – пробормотала она. – Улица Ленина, дом один. Детский дом номер шестнадцать для детей-сирот и детей с отклонениями в развитии. А я… педагог-воспитатель.
– Смета есть?
– Чего? – растерялась девушка.
– Ну, сколько вам денег нужно – на подарки?
– Да ребятки любой мелочи будут рады, – вздохнула она.
Посмотрела на него почему-то с укором. И вдруг выпалила:
– Вот я не понимаю, как такое бывает? Барвиха, Жуковка – совсем рядом. «Мерседесы» кругом. А у нас нянечка восемьсот рублей получает, со всеми надбавками. И ребенку в день на питание выделяют пятнадцать рубликов
[4]
. Целую сосиску на ужин не дашь – пополам делим.
Он цепко на нее взглянул, спросил жестко:
– Ты тоже голодаешь?
Девушка глянула с вызовом:
– Когда-то голодала. Я сама детдомовская. И с головой проблемы были. Потому и тянусь к своим.
– И что у тебя с головой? – внимательно взглянул Михаил.
Она, похоже, хотела еще больше ощетиниться, явно подбирала новую колкость. Но вдруг пробормотала почти виновато:
– Ну, не то что прямо совсем проблемы. В шесть лет диагноз поставили: задержка психического развития. Если бы в ПНИ запихнули, тогда все, полный пипец.
– Куда запихнули?!
– Психоневрологический интернат, жуткое место. Оттуда уже не выходят, – вздохнула она. – Но мне повезло. Добрые люди не испугались диагноза. Взяли под опеку, к себе в семью. Хотели, чтобы я нормальной жизнью жила. Я и жила – пока школу не закончила. Но потом выросла, – подмигнула ему, – и обратно в родную среду. В смысле, работать в детдом пошла. Хотя мама с папой меня уговаривали, чтоб я на младшие классы или на иностранный язык поступала, а не на дефектологию.
Нос картошечкой, глаза раскосые, фигура угловатая. Но приодеть-причесать – получилась бы неплохая дивчина. Не из стандартных красоток, но с изюминкой.
Михаил усмехнулся:
– А как тебя в институт взяли – с задержкой психического развития?
Настя бы укорила: «Воспитанные люди таких вопросов не задают». Но Томский все эти светские экивоки ненавидел.
Впрочем, девчонка и не обиделась. Улыбнулась солнечно:
– А моя болезнь прошла. В смысле, сняли диагноз. Через год, как я в семью попала. В дураки записывают легко. Приходит в детдом комиссия. Три строгие тети. Перед ними я, шестилетняя. Стою перед столом, дрожу от страха. Они мне вопрос: какие цвета у радуги? Но откуда я знаю? Нас никогда в дождь гулять не выпускали. А на картинке внимательно рассмотреть – в голову не приходило. Начала выдумывать: синий, черный, сиреневый… Вот и готово – дурочка. Это потом мне мама и стихи читала, и раскраски покупала. И учила желание загадывать, когда радуга.
Добавила задумчиво:
– Но все равно я очень долго к нормальной жизни привыкала. Только представь: в девять лет впервые увидела холодильник, микроволновку, машину стиральную! В десять мама меня на море вывезла, а я в слезы. Она меня купаться ведет, а я боюсь, что сейчас топить будет. Как старшие девчонки делали – совали головой под кран с водой и вдохнуть не давали. Мама даже обиделась тогда, но я ничего с собой поделать не могла. Глубины боялась, плескалась на мелководье. И до сих пор море обожаю безумно, но далеко не заплываю.
Усмехнулась вымученно:
– Мне потом в институте объяснили: травмы из детства ничем не вылечишь.
А Михаилу вдруг вспомнилось: ему четырнадцать. Все парни в классе обязательно умеют делать что-то полезное. Драться, смешить девчонок, хохмить над учителями, завывать рэп. И только он один не способен ни на что. Лишь подает надежды. Да в чем?! В бесполезной, скучной, никому не нужной физике.
– Я привезу твоим детям подарки, – твердо произнес Михаил.
– Вы врете, – бесхитростно отозвалась девчушка. И немедленно смутилась, забормотала: – Ой, я не хотела вас обижать, извините.
Раскраснелась, нос почему-то побелел, губу прикусила. Никакого сравнения с Настиной ослепительной, хорошо поставленной улыбкой.
«Зато уж эта на мои деньги бизнес-классом за границу не полетит», – усмехнулся про себя Михаил. И спросил:
– Как тебя звать?
– Нина Васильевна, – серьезно отозвалась она. Смутилась, улыбнулась, добавила: – А прозвище – Кнопка. Дети придумали. Потому что нос курносый и я на него давить разрешаю. А чего? Пусть давят. Мне не жаль.
– И мне можно? – Томский ожег ее взглядом.
Дивчина не растерялась:
– Подарки привезете – и хоть сто раз!
* * *
Михаил сначала думал: нанять «газель» да и отправить ее в детдом. Зачем ему нужно тратить собственное время, дежурно улыбаться, когда в благодарностях рассыпаться начнут?
Но подметил, какими глазами шофер грузовичка смотрел на три десятка детских велосипедов из хорошего спортивного магазина, и решил отвезти подарки сам. Заодно и Кнопку (прозвище смешной детдомовке очень подходило) повидает.
Позвонил, предупредил:
– Приеду сегодня. Пусть бухгалтерия бумаги готовит. Потом лично проверю, чтобы все на балансе оказалось. И директора предупреди: я по детдому пройду. Сам посмотрю, что вам еще надо.
– Ой, Мишенька… – растроганно пробормотала Кнопка. И добавила с удивлением: – И правда не наврал!
Когда Насте что-то от него было надо, она тоже звала его уменьшительным именем. (Чем дороже хотела подарок, тем ласковее прозвища придумывала.) Но сроду не удавалось ей вложить в простенького Мишеньку столько восторга. А ведь он лично Кнопке не вез ничего. Остановиться, купить хотя бы цветов? Совсем глупо.
Впрочем, весь его сегодняшний день – сплошное недоразумение. Вместо того чтобы работать над новой игрушкой, сбежал из офиса. Отправился в магазин, вдумчиво, будто себе, выбирал велосипеды. И платил с личной карточки. Хотя Сева сто раз ему говорил, что благотворительность надо со счета фирмы проводить. И обязательно под это дело пресс-конференцию, журналистов подогнать – чтобы не просто деньги спускать, а формировать попутно благоприятный имидж.
