А камера большая, и народу здесь, как мух в кружке из-под пива. Смрад, вонь, теснота, перенаселенность, и гул такой, что слова не вставишь. Не поздороваться, к «смотрящему» не обратиться.
Из толпы к Артему выскочил какой-то живчик:
– Вилкой в глаз или в жопу раз?
Фу ты, ну ты! Не успел зайти, а уже на прописку берут. Такое только в беспредельной хате может быть.
Есть такая «мулька» на тюрьме. Или вилкой в глаз, или… Нужно глаз на полу нарисовать, и пусть кто хочет, тот в него и тыкает. Тем более вилки в камере быть не должно. Но прикол был в том, что «баклан» держал в руке самую настоящую вилку, нацелив ее на новичка.
Артем покачал головой, выражая свое возмущение и разочарование.
– Ты че, глухой? – гаркнул на него «баклан».
Среднего роста, плотного телосложения, квадратная голова, широкий прямоугольный подбородок. Хороший подбородок, не промажешь.
– У вас что, всех так встречают?
– Всех!
Паренек работал на публику, но, прежде всего, на мордастого мужика с коротким приплюснутым носом, который сидел во главе стола, с небрежной ухмылкой наблюдая за происходящим. Восточный разрез глаз, татарская тюбетейка, четки в руке.
– И тебя тоже? – спросил Артем.
– И меня тоже!
– А если я не хочу без глаза остаться?
– Тогда загибайся!
– Ну, хорошо, я глаз выберу… А ты почему не одноглазый? – И Артем со всей силы вломил «баклану» так, что бедолага влетел в проход между столом и вмурованной в пол скамьей. – Что это за хата такая, где на честного вора катят? – неторопливо приблизился он к столу и вперил взгляд в татарина.
По-хорошему, нужно было поздороваться, представиться, за «смотрящего» спросить, на «общак» предложить, но какие могут быть формальности после плевка в лицо?
– Это кто вор? Ты вор? – вызывающе спросил татарин.
– Вор.
– В законе?
– На положении.
– Что-то я не понимаю…
– Прогон пройдет, поймешь… Ты «смотрящий»?
– Ну, я.
– Есаул я.
– Дикий, – еще не зная, как себя вести, представился татарин.
Артем с сомнением смотрел на «смотрящего». Негоже спрашивать, какой он масти, опытный арестант сам должен определить, кто перед ним. Но Дикий не похож на коренного обитателя тюрьмы, лицо у него слишком сытое для этого. И татуировок не видно, ну так и про Артема можно было сказать то же самое.
Крепкого сложения Дикий, видно, что мощный парень. И рядом с ним такие же бычьи морды. Бритые головы, бульдожьи щеки… Может быть, бандиты из новых, но так спортсмены-рэкетсмены разной породы бывают. Отморозков среди них хватает, причем полных, а есть и те, которые воровскую идею принимают. Таких особенно на тюрьме много.
Но не в его положении судить «смотрящего». Тут разбираться надо, обоснование делать, потом уже на воровской суд выносить. Был бы он, ну, например, Дедом Хасаном, можно было замутить «толковище» прямо с ходу, но у него и близко нет такой власти. А ором и кулаками в такой ситуации ничего не добьешься.
– Прогон будет, Сергил за меня слово скажет, Чимган, Гиви… – Артем назвал еще несколько имен. – Отвечаю. И мне бы куда приткнуться, – сжал он рукой матрас под мышкой.
Дикий кивнул с таким видом, будто знал каждого вора лично, и ответил:
– Не вопрос.
Не хотел он выказывать Артему уважение, но разговор состоялся, новичок права предъявил, и до выяснения он должен относиться к нему как положено. И шконку в хате отдельную выделить.
Артем расправил постель, но не лег, а стал потихоньку знакомиться с людьми, выяснять, кто они такие, откуда, за какие грехи попали под следствие. Во-первых, ему нужно было разобраться в ситуации, во-вторых, занять себя. Время под следствием и срок наказания нужно не пережидать, а переживать. Тогда и жизнь в неволе будет иметь смысл…
Братва не подвела – прогон пришел уже на следующий день, как Артем заехал в камеру. За него подписались все воры, о которых он говорил Дикому. Прогон прошел под воровскими звездами, по воровскому ходу, с обращениями и пожеланиями, все как положено. Дикий не думал подвергать статус Артема сомнению, но и радости особой не было.
– Если метишь на мое место, то зря, – предостерегающе сказал он. – Не важно, кто меня поставил, важно, как я сам себя здесь держу.
– А поставил кто? Если братва – это серьезно, – кивнул Артем. – Нужно, чтобы воры слово сказали.
– А что мне воры, я и без них на воле дела делал.
– Это не воля, это тюрьма…
– Не гони волну, пацан! – Дикий пальцами зацепился за верхний край свитера, потянул его вниз, как будто ворот горло перетягивал, дышать мешал.
Артем его понимал. Дикий на воле был бандитским бригадиром, дербанил бизнесменов, жил, как судьба положит. И там сила все решала, и здесь. Он зашел в камеру, наехал на «смотрящего» и утвердил свою власть. Утвердил по беспределу. И воры, которые «смотрели» за СИЗО, ему не указ. Вызов он им не бросал, но место свое за собой держал, и зря воры засылали по его душу свои постановы. Он в этой хате «смотрящий», и точка.
– Тебе на воровской ход вставать надо, – сказал Артем. – Воровскими законами жить, воровским воздухом дышать…
– Не тебе меня учить, пацан, – косо глянул на него Дикий.
Артем кивнул. Действительно, не в его положении ставить пацана на путь истинный. Это перед Богом все равны, и смертный грех можно замолить в церкви, а воровской мир «смертных грешников» не прощает. Вдруг Дикий на воле непростительно «накосорезил», может, законного вора убил или еще что-то в этом роде. Если его объявили «гадом,» Артему нужно держаться от него подальше, чтобы не запятнаться…
Нет, не будет он миссионерничать, но и от своей задумки отрекаться не станет. Если Дикий ему поможет, хорошо, если нет, без него попробует…
– Я молодой, не вопрос. Но за мной убийство. И незаконный ствол. Я на тюрьму надолго заехал. А есть пассажиры, которым здесь не место. Короче, хату разгрузить надо. За кем вина малая, те на волю должны выйти, на подписку о невыезде.
– А ты кто такой, прокурор?
– Типун тебе… Надо списки по нашим пассажирам составить, ментам предъявить, пусть смотрят. Если хату не разгрузят, мы бузу поднимем. Сначала наша хата поднимется, а потом и вся тюрьма…
Устроить бузу в городе, с кровью и стрельбой, – это беспредел, а поднять бунт на тюрьме – мечта любого вора. И мечта, и ступень к более высокому статусу. Если, конечно, этот бунт пойдет на благо тюремному или лагерному сообществу…
Кулак вошел в живот на вдохе, удар оказался сильным, но Артем все-таки сдержал его. И не согнулся, и не упал. Но тут же ударил мент, стоящий за спиной. Дубинкой ударил, по почкам. Острая боль пронзила сознание, из груди вырвался стон, но Артем поймал его, стиснув зубы. Он знал, что самодеятельность ему даром не пройдет, готовился к встрече с отмороженными ментами, и вот она состоялась. Его затащили в одиночную камеру, окружили, отвесили один удар, второй, тут же последовал третий. Артем выдержал и его, но после четвертого все-таки сложился в поясе. Тут же кто-то ударил дубинкой по ногам. Он упал, и менты принялись мутузить его ногами. Берцы у них жесткие, тупоносые, а били они от всей души…
