Алехин дернулся, как ужаленный, но руку вырвать не смог, его словно парализовало от страха.
– Я… Мы… Я люблю Екатерину Викторовну… Мы любим друг друга… – пробормотал он.
Наконец Артем понял, о ком речь. В душу как будто влилась холодная леденящая струя, но все же он сумел сдержать эмоции, ни одна черточка не дрогнула у него на лице.
– И что?
– Екатерина… Катя боится вас… Она боится и не знает, как вам это сказать…
– И ты боишься?
– И я боюсь… Но скажу!
– Игорь! – донеслось откуда-то из-за спины.
От волнения Артем потерял контроль за обстановкой и не заметил Катю, шедшую к ним с паническим страхом в глазах. Он удивленно смотрел на нее. Неужели она жила с ним из-за страха? Жила, ждала – и все из-за страха?!. Неужели он такой монстр, что его боится любимая женщина?..
– Артем, не слушай его! – махая рукой на Алехина, дрожащим голосом проговорила Катя.
– Катя, ты должна во всем признаться! – таким же дрожащим голосом потребовал Алехин.
– Признайся, – кивнул Артем, стараясь держать себя в руках. – И ничего не бойся. Я все пойму.
– Ну-у… Игорь – врач… – забормотала она. – Специалист по женскому бесплодию… Я обследовалась у него…
– Ты его любишь?
– Ну-у… – Катя отвела глаза в сторону.
– А меня?
– И тебя люблю!
– Но его любишь больше?
– Дело не только в этом…
Артем покачал головой. Все понятно, и ей не обязательно утруждать себя объяснениями. Он повернулся к Алехину и легонько похлопал его по плечу:
– Береги Катю. Если обидишь, будешь иметь дело со мной…
Катю он поцеловал. В щеку. На прощание. И еще сказал ей «спасибо». За все хорошее. А плохого он от нее и не видел… А то, что влюбилась в своего врача, что ж, с женщинами это бывает. И дело здесь не только в любви. Катя уже достаточно взрослая женщина, и ей нужна крепкая семья, надежный муж. И ребенок, о котором она мечтает. А с Артемом она по-настоящему счастливой быть не может. Он бродяга по жизни, сегодня он в одном доме, с ней, а завтра в другом, в казенном… Его уже в этот дом тянет…
Холодная камера, мутные лица, затуманенный табачным дымом воздух, вонь от немытых тел. Примерно так Миша и представлял себе тюрьму. Только в общей камере шконки должны быть, а здесь ничего такого. Кто-то стоит, кто-то на корточках сидит. Это сборная камера, отсюда новичков расфасовывают по нормальным «хатам». Если в этой клоаке хоть что-то есть нормальное…
В камере воняло не только табачным дымом, парашей и немытостями. К этому зловонию примешивался запах горелого. У окна кружком сидели внушительного вида ребята. Плотные, один даже атлетического сложения, они производили неприятное, пугающее впечатление. И агрессивным своим видом производили, и непоколебимой уверенностью в силе своей стаи. Они сидели на корточках, а в центре их круга догорало свернутое жгутом полотенце. Над этим огнем нагревалась большая эмалированная кружка с водой. Чифирь пацаны решили сообразить. У Миши под это дело было все – и чай в плитках, и сахар, и карамельки-грохотульки. А вместо полотенца на дрова он мог предложить пару таблеток сухого спирта. Знающие люди дали совет, и он им воспользовался.
Но делиться он ничем ни с кем не будет. Он в законе, с ним самим теперь все должны делиться, сливать в «общак», начало которому он должен положить. Только так, иначе и быть не может. А если будет иначе, авторитет его полетит в тартарары.
– Мужик, давай сюда! Вафельник есть? – приманивал его к себе круглолицый лупоглазый пацан.
– Чего?! – взревел Коробок.
– Ты че, неграмотный? – возмущенно глянул на него атлет с глубоким рубцом вместо правой брови. – Утирку давай!
– Я в законе!
– Чего?! – У атлета отвисла челюсть.
– Ну, если в законе, падай, поговорим! – с подозрением глядя на него, сказал поджарый тип с блестящей лысиной и въедливым взглядом.
Коробок мог бы послать их всех к черту, но вор не должен себя так вести. Вор должен общаться с «сидельцами», вникать в их нужды и проблемы. Там, где вор, там в хате должен быть идеальный порядок. А чтобы его навести, нужно подбирать ключики к арестантам. А народ в тюрьмах не простой, надо обладать определенными талантами, чтобы находить с ним общий язык. Где-то Миша это слышал…
Он сел на корточки, поставил перед собой сумку.
– Мы тут деготь решили замутить, – сказал поджарый.
– Ну, есть у меня «индейка» под это дело, – кивнул Коробок. Он понял, что его проверяют на знание воровской «фени», поэтому полез в баул, достал оттуда плитку чая. Не индийский чай, но все равно его можно назвать «индейкой». – И грохотульки. Все путем.
– Ну, нормально… – кивнул атлет. И, пристально посмотрев на Мишу, спросил: – А чего не назовешься?
– Коробок я.
– Не слышал, – покачал головой поджарый.
– Ну, меня недавно короновали.
– Кто?
– Сергил, Гиви, Мангуст.
– Нормально. А на положении где?
– За Хлоевом смотрю.
– Нормальный городок, бывал там. К телочке одной бычка водил.
Поджарый вел себя как экзаменатор, Миша прекрасно понимал, что мог и не отвечать на его вопросы, но ему нужно было пройти через это. Братва должна знать, кто к ним заехал.
Судя по всему, проверку Миша выдержал. Больше вопросов не должно возникнуть.
– А ты сам кто такой?
– Я – Студеный, меня тут все знают!
Чувствовалось, что на «крытом» поджарый уже не в первый раз. И на корточках он сидел так же легко и просто, как в кресле. Миша только-только присел, а у него уже ноги затекать с непривычки стали. Но встать и размяться нельзя, он же вор, для него тюрьма – дом родной, а сидеть на корточках – за счастье.
Поджарый нехотя протянул ему руку, и Миша небрежно ее пожал. В знак благодарности за признание пожал.
– Авак! – представился армянин с покатыми борцовскими плечами. – А ты, Коробок, по первому ходу, да?
Авак смотрел на него спокойно, без язвительной насмешки. Он просто хотел знать правду. И Миша не стал врать по-крупному. Да, это его первая командировка. Он немного соврал в другом – дескать, нарочно под статью загремел, чтобы настоящим вором себя почувствовать.
– Пацаны мои на «мокром» засветились, – с важным видом сказал он. – Они у меня пацаны четкие, «мусорам» лишнего не скажут, я в них уверен. Поэтому и ментам сигнал дал, пусть меня принимают. Доказательств у ментов против меня нет, но если появятся, плакать не буду. Хоть десять лет дадут, хоть двадцать, все как должное приму…
– Нормально, бродяга, так и надо, – деловито изрек Студеный. – Пока ты через тюрьму не прошел, ты не вор.
