Вздыхая – на чугунный мост над пропастью ему совсем не хотелось взбираться, – он стал подниматься вверх. На площадках дергал двери, но все были заперты.
Последний пролет – выше только чердак! – был значительно уже и ниже остальных и освещен плоховато. Озеров рукой то и дело касался потолка, боялся, что с разгону врежется лбом в какой-нибудь выступ или трубу. Эту часть театра он совсем не знал.
Здесь давно не ремонтировали, нештукатуренные кирпичные стены казались мрачными и пыльными, как в развалинах, то и дело попадались неведомые ниши, углубления, выбоины, и Озеров вдруг подумал, что там, должно быть, притаились крысы. Просто полчища крыс.
Железная дверца на чугунный мост была приоткрыта, где-то далеко, видимо, внизу на сцене мерцал желтый свет. Максим потянул дверцу на себя – мост уходил в темноту, что там, на той стороне?..
– Что там может быть? – сам у себя громко спросил он. – Да лестница там!
Сзади зашуршало, и он моментально взмок от страха.
…Крысы?.. Полчища крыс?..
Решив не оглядываться, он шагнул на мост. Опять зашуршало, ему показалось, что очень близко, и он все же оглянулся.
Железная дверца, которую он совершенно точно прикрыл за собой, опять была приотворена.
…Что такое? Сквозняки?..
Он быстро пошел по мосту, загудевшему под ногами, как будто полк солдат маршировал!.. Далеко-далеко внизу на сцене горел одинокий фонарь, освещал самую середину, на которой торчал остов фанерного замка у декораций к вечернему спектаклю.
От высоты и темноты его затошнило, хотя никакими фобиями он никогда не страдал. Откуда-то взялась паника, ударила прямо в мозг: беги, спасайся!.. Он шумно перевел дыхание и посмотрел вперед. Пройти осталось примерно половину пути.
Беги, беги!.. Спасайся!.. Ты еще успеешь!..
От этой неконтролируемой, невесть откуда взявшейся паники Максим остановился, зажмурился и на ощупь взялся обеими руками за чугунные перила.
Он не знал, что такое паника, и не знал, как ее прогнать.
Чувствуя, как пот заливает лицо и шею, он, чтобы унять себя, несколько раз глубоко вдохнул. И тут мост вдруг снова затрясся и заходил под ногами. По нему кто-то шел!..
Озеров оглянулся в последний момент.
Из мрака на него летело безобразное чудовище с лошадиной мордой и провалами вместо глаз. Оно летело само по себе, надвигалось, приближалось.
Озеров, кажется, крикнул, а может быть, и нет. Остановилось сердце. Он больше не мог дышать и видеть.
Призрак надвинулся на него и ударил так, что слезы брызнули из глаз, и Максиму показалось, что раскрошились зубы. Он стал валиться на бок, но рук, державших перила, не разжал. Призрак крутанулся на месте, как в воронке, и ногой врезал Максиму по пальцам.
…От этого второго удара Озеров почему-то пришел в себя. Чернота схлынула, как и не было ее, освободив мозг и сердце.
Нет никаких призраков! Человек в маске пытается столкнуть его вниз. Человек, а не фантом – под фантомами не сотрясается чугун, и у них не бывает рифленых подошв!
Отцепившись от перил, Озеров пригнулся и головой вперед прыгнул, стараясь попасть призраку в колени. Тот взвыл, согнулся, стал бешено вырываться, и, кажется, у него отвалилась голова, потому что лошадиная морда полетела вниз. Озеров не отпускал противника, некоторое время они боролись, потом рифленый ботинок попал ему в висок. Кости черепа треснули и разлетелись и тоже стали сыпаться вниз, мелкие, как стеклянные осколки.
Все вокруг дрожало и тряслось, видимо, началось инопланетное нашествие.
Когда перед глазами у него прояснилось, он увидел, как по чугунному мосту убегает прочь человек в черных одеждах.
– Стой! – крикнул Озеров, а может, и не крикнул. – Стой!..
Цепляясь руками за чугунные перила, он поднялся и еще потерял время, потому что никак не мог сообразить, что нужно делать для того, чтобы побежать. Когда он все же сообразил, мост уже не гудел и не трясся – человек исчез.
С разбитой губы капало, он ковшиком подставлял ладонь, чтоб не капало на Федькин свитер – жалко свитер!.. – и доковылял до той стороны, и, кажется, опять крикнул:
– Стой!..
Никого и ничего не было в коридорчике, только тускло горели несильные лампы.
Максим помчался по лестнице вниз, в глазах у него было темно, но он все равно мчался, как мог, изо всех сил.
Вахтер дядя Вася, завидев его в коридоре, вытаращил глаза, уронил газету с кроссвордом и стал медленно вырастать из-за конторки.
– Кто сейчас вышел из театра?! Ну?! – заорал на него Озеров. – Вот сейчас, передо мной!
Торжественный дядя Вася побагровел, как от апоплексического удара.
– Ну?!
– Так ведь… никто. А… что стряслось-то?!
Этого Озеров не ожидал.
– Как… никто? – он уперся руками в колени, чтоб как-то дышать. Дышать согнувшись было легче.
– Не было никого. Что с тобой, парень?!
– Выходит, он в театре, – сам себе сказал Озеров. На темный паркет шлепнулась кровавая капля, и он с удивлением на нее посмотрел. – Выходит, он здесь?!
– Кто?! Кто здесь-то?! Чего у тебя приключилось?
Озеров махнул рукой и побежал обратно.
…Куда? Наверх в цеха, или вниз, на сцену?.. Куда он мог деться?! Маска! Когда они дрались на мосту, маска слетела и упала на сцену!.. Он подумал тогда, что у призрака оторвалась голова.
Через темные кулисы, поминутно спотыкаясь, Озеров выскочил на сцену. Там горел одинокий желтый фонарь.
Подмостки были пусты, никакой маски. Он обошел остов фанерного замка. Залез за него. Подсвечивая себе телефонным фонариком, встал на колени и пополз.
Маски не было.
– Парень! – Голос дяди Васи гулко отдался в полной тишине ночного театра. – Ты чего там?! С глузду, что ль, двинулся?!
– А-а!.. – завыл Озеров и швырнул телефон. – А, вашу мать!..
– Ты смотри, еще ругается!.. Сам-то цел?
Озеровский телефон, завалившийся за остов, внезапно зазвонил. Максим подобрал его, сел на декорацию и закрыл глаза.
– Да.
– Шеф? Шеф, это вы? А это я!..
Озеров вытер окровавленный рот и посмотрел на свою ладонь.
– С возвращением! – сам себя поприветствовал из трубки Федя Величковский. – С благополучным прибытием! Вы где? Стрип-клуб, ресторан, бар с девушками?..
– Подъезжай к театру, Федя.
– Сей момент, – согласился Величковский и вдруг что-то заподозрил. – Шеф, с вами все нормально?
– С глузду двинулся, – проскрежетал Озеров. – А так жив пока.
– Я… сейчас буду, – серьезно сказал Федя. – Минут через десять максимум.
