– А я могу, – проговорил Роджер. – Бог видит, могу. Когда я в последний раз разговаривал с ней, то попросил молить Бога, чтобы Он дал мне чистое сердце. И теперь мое бедное дитя уверено, что Господь исполнил мое желание и что я блаженствую на небесах. А разве я на небе? Нет, вся моя жизнь – сплошное мучение.
– Вы могли бы превратить жизнь в радость, а не в муку, если бы у вас было мужество, – уверенно сказал Бардвел.
Между тем в Сторме шли оживленные приготовления к веселому спектаклю, который придумала Дороти.
– Тетушка Доротея, сегодня вечером оденься в самое лучшее платье! – твердо приказала она.
– Почему? – спросила мисс Сезиджер, улыбаясь.
– У нас будет представление «Совушка и Киска».
– Дороти, ты не должна делать все, что тебе вздумается.
– Ну, конечно нет. Это дедуле хочется устроить представление, ему ужасно хочется, – схитрила Дороти. – Он ни о чем больше не думает, и он самая лучшая Сова, какую я только видела. Надень же нарядное платье. Мы начнем тотчас же после ужина.
Выбегая вприпрыжку из комнаты старой девы, Дороти услышала глубокий вздох мисс Доротеи.
«Как жалко, что она вздыхает, – подумала девочка. – Как бы я хотела, чтобы никто больше не вздыхал на прелестной земле, на которой живет дедуля, Не-забывай-меня и Чистое Сердце».
Когда Мэри одевала Дороти к обеду, малышка сказала ей:
– Мэри, если сегодня вечером вы с Карбури спрячетесь где-нибудь у входа в дом, то увидите кое-что интересное. Будет полная луна, но будут и тени, знаете, под деревьями. Так вот, вы с Карбури стойте где-нибудь в тени, и тогда увидите что-то очень хорошенькое.
– Какая вы странная, мисс Дороти, у вас вечно какие-нибудь новые выдумки в головке.
– У меня много выдумок, правда? – переспросила девочка и прибавила по-французски: – О, я так довольна, я так всех люблю.
– Мисс Дороти, я не понимаю, когда вы говорите на этой тарабарщине.
– Да, Мэри, боюсь, что вы немножко непонятливы. Но если бы у вас в сердечке было, вот как в моем, много-много любви, вы бы тоже о своих чувствах говорили по-французски. Этот язык гораздо красивее английского. Дедушка понимает, когда я говорю с ним по-французски, и тетя Доротея понимает немножко, и мой голубчик пони все понимает, и Чистое Сердце тоже.
– Маленькая мисс, и зачем вы наградили бедную лошадь таким непонятным именем?
– Может быть, для вас непонятным, но не для меня, – сказала Дороти.
Дороти, одетая в изящное платье (теперь для нее выписывалось множество вещей из Лондона), мелкими шажками сошла вниз. До ужина было еще далеко, и по каким-то непонятным причинам, непонятным даже для нее самой, девочке захотелось пройти в конюшню и поцеловать Чистое Сердце. Она была очень привязана к своему пони, но опять-таки по неясным ей причинам еще сильнее любила лошадь деда.
Это было красивое животное с белой звездочкой на лбу. Она была кротка и отличалась всеми качествами лошади хорошей породы и превосходной родословной. Конюх гордился лоснящейся темно-гнедой шерстью Чистого Сердца.
Лошадям задали овса и сена на ночь, и они стояли без привязи в денниках. Дороти легкими шагами вошла в конюшню. Горела маленькая лампа, и при ее свете девочка различила массивный силуэт Чистого Сердца. Малышка вошла в денник, нисколько не боясь, и, подняв маленькую руку, старалась дотянуться до лба лошади. Животное опустило голову к ребенку, и глазки Дороти заглянули в темные и кроткие глаза лошади.
– Ты напоминаешь мне моего папочку, вот почему я так ужасно люблю тебя! – сказала Дороти. – Милая, дорогая, я люблю тебя!
После этого Дороти спокойно вернулась домой. Теперь ужины в Сторме стали немножко праздничными. По вечерам сэр Роджер считал необходимым особенно баловать внучку, поэтому к столу подавали всевозможные сладости, которые любят дети. В доме хранился неистощимый запас шоколада, к которому Дороти имела пристрастие. Дед всегда отказывался от лакомства, сколько бы Дороти ни упрашивала попробовать, а тетя Доротея, напротив, очень любила шоколад, и малышка всегда щедро делилась с ней.
– Я удивляюсь, Доротея, что ты, в твои-то годы, портишь зубы сладостями, – сэр Роджер не смог удержаться от замечания дочери.
– Тетя, покажи мне зубки, – попросила Дороти. – Они болят? Что с ними такое? Они не в порядке?
– Нет, моя дорогая, – ответила мисс Сезиджер. – У меня хорошие зубы.
– Не нужно больше говорить так, дедуля, – проговорила Дороти, обращаясь к старику. – Тетушка любит шоколадинки и будет кушать их. Они мои, и я могу давать их, кому хочется.
В этот вечер мисс Доротея не ела больше сладостей, и вскоре маленькое общество перешло в гостиную. Тотчас же началось представление «Совушки и Киски». Дороти играла свою роль с большим воодушевлением. Она была ласкова, шаловлива, прихотлива. Казалось, она родилась актрисой. Мисс Доротея вообще редко смеялась, но теперь почти визжала от смеха, глядя, как Дороти изображает кошечку. А когда почтенный старый отец явился в виде «совы», она мысленно согласилась с Карбури и Мэри (хотя и не подозревала, что они тоже наблюдают за представлением), что наступил конец света. Может быть, не следует этого рассказывать, может быть, это шло вразрез с прежней важностью хозяина Сторма, но он прекрасно сыграл роль совы. В конце сцены большая балконная дверь гостиной распахнулась, и старик с внучкой, рука об руку, вышли на лужайку, чтобы танцевать «при свете луны». Мисс Доротея при этом едва не упала от изумления.
Она не посмела воспротивиться танцам на открытом воздухе и положительно окаменела. Сначала ей было бесконечно весело и, глядя на происходившее, она изумлялась и восхищалась. Доротею увлекала грациозная маленькая сценка, красота ребенка, плавные па старинного менуэта и такое выражение на лице старого Сезиджера, какого она никогда прежде не видела.
Когда танец уже подходил к концу, откуда-то из темноты донесся приглушенный крик, и мисс Доротее показалось, что она узнала жалобный голос. Случилось то, чего она боялась: Роджер не мог дольше оставаться вдали от любимой дочки. Что делать? Ужасная сцена могла разыграться в любую минуту.
И тогда тихая, кроткая мисс Сезиджер выбежала из большого дома и бросилась через лужайку. Легкая изморозь покрыла траву белым налетом, говоря о приближении зимы. Доротее хотелось бежать к брату, но в саду не было и следа Роджера. Обежав все кругом и не найдя его, она вернулась домой. У мисс Сезиджер разболелась голова, промокли и окоченели ноги. У нее не было сил даже для слез. Тихо пробралась она к себе в комнату, боясь в этот вечер снова увидеться с отцом или с маленькой Дороти. Когда Мэри постучала в дверь спальни, Доротея смогла лишь ответить:
– Я занята и не могу впустить вас. Идите спать.
Мэри и Карбури тоже слышали крик, слышали его садовники и конюх. Лишь маленькая Дороти и ее дед ничего не заметили. Голос прозвучал очень резко, внезапно и скоро затих, они же были так заняты своим танцем, так упоены радостью и большой-большой любовью друг к другу, что пронзительный крик страдания не достиг их слуха.
