Девочка стала что-то бормотать. Явственно, но на незнакомом
языке. Не лингва, не английский, не китайский, не немецкий, не русский… Алекс
хотел было включить экран и потребовать синхронный перевод, но передумал. В
этом было бы что-то от подглядывания в замочную скважину.
– Не хочу! – резко сказала Ким. Голос ее почти не изменился,
и это Алекса порадовало. Не хватало только девчонке сохранить прежнее тело, но
обрести резкий командный тон.
– Хочешь или не хочешь, что уж теперь, – сказал он. – Терпи.
– Не надо… пожалуйста… не надо… – очень жалобно попросила
Ким.
Алекс погладил ее по щеке. Разум девочки блуждал сейчас в
мире грез и фантазий. Одно дело – изменить тело. Другое – изменить душу. Самая
тонкая часть метаморфоза. Сейчас Ким переживает запрограммированные еще до ее
рождения ситуации. Привыкает к ним. Учится любить свою будущую профессию.
Алекс прекрасно помнил свой метаморфоз. Пьянящее чувство
полета. Глубины космоса. Россыпи звезд. Пилотирование – в фотосфере звезд, в
астероидных поясах, в бушующей атмосфере планет-гигантов, в рвущемся
пространстве сражающихся эскадр.
Честно говоря, он даже не знал, требовалась ли ему эта
эмоциональная накачка – Алекс и так мечтал стать пилотом, с самого детства. Это
счастье, когда знаешь, что твоя мечта неизбежно осуществится…
Вот только грезы бойца должны быть другими.
И барьер между фантазией и реальностью, неизбежно слабый,
может быть нарушен в любую секунду. А боец-спец способен убить человека одним
ударом.
Очень интересно получится, если утром девочка очнется и
увидит рядом с кроватью бездыханный труп того, кто вытаскивал ее всю ночь…
Алекс подумал было о том, чтобы связать Ким. Но это могло
лишь навредить. Если помраченный разум воспримет происходящее как агрессию, ему
конец.
– Терпи, девочка, – сказал он. – Немножко уже осталось.
Самое трудное позади.
Он врал, но это была необходимая ложь.
– Ты знаешь… – Голос Ким прозвучал тихо, но… что-то было в
нем. Какая-то немыслимая, невероятная честность, робкая отвага, откровенность,
признательность… душа. – Ты знаешь, увидев тебя, я поняла – это навсегда…
Алекс поперхнулся. Глаза Ким были по-прежнему закрыты. Она
витала в своих фантазиях.
Словно в поисках поддержки Алекс посмотрел на Беса. У
чертенка отвисла челюсть.
– Да, – согласился Алекс. – Хотел бы я услышать такое в свой
адрес. Глупо, конечно, но хотел бы.
Ким улыбалась, не открывая глаз. Он снова вытер ей потное
лицо. Подумал и сообщил Бесу:
– А может быть, и нет. После этого трудно быть сволочью, а
все равно бы пришлось.
Бес одобрительно кивнул.
– Бальмонт, – неожиданно сказала девочка. Помолчала немного.
– Айвазовский. Гоген. Микеланджело.
Алекс пожал плечами. Подошел к окну, включил прозрачность.
Над городом уже поднимался рассвет – мутный, дымный, как и положено на Ртутном
Донце. Вчерашний день кончился, канул в прошлое.
– По. Шелли. Шекспир. Китс. Набоков. Акутагава…
– Пушкин, – предложил Алекс, не оборачиваясь.
– Пушкин. Лермонтов. Фет…
Ким помолчала и заговорила быстрее:
– Верлен. Рембо. Бернс. Гейне. Шиллер. Гёте. Бодлер. Уитмен.
Уайльд.
– Правильно, не замыкайся на русских, – сказал Алекс. –
Хорошее классическое образование, одобряю… только какого дьявола оно солдату?
– Басё. Сапфо.
– Хотел бы я знать, по какому принципу ты их чередуешь…
– Шопен. Чайковский.
– А с поэзией мы уже закончили? – спросил Алекс.
– Данте… – с легкой неуверенностью произнесла девочка. –
Гумилев. Быков. Робеспьер.
– Чего? – заинтересовался Алекс. Посмотрел на Ким – та
облизнула губы и начала говорить очень быстро:
– Черчилль. Ленин. Маркс. Ганди. Гейтс. Дэн Ляо Вэнь.
Алекс уселся в кресло, закрыл глаза, вытянул ноги. Он
все-таки изрядно устал. А девочка все говорила и говорила, проносясь по земной
истории с непринужденностью и точностью шрапнели. Некоторый перекос все-таки
остался в сторону поэзии и музыки, но ни политика, ни живопись, ни архитектура,
ни наука не остались незатронутыми.
Похоже, Ким и впрямь шла путем своего метаморфоза. Вложенные
в перинатальном периоде знания взрывались сейчас в ее мозгу маленькими бомбами.
За каждым названным именем для нее вставал целый образ – даты рождения и
смерти, события, картины и стихи, строки из воззваний, сплетни, может быть,
даже инсценировки и архивные видеозаписи.
Все очень мило. Только совершенно ни к чему для бойца-спец.
Алекс задремал.
Несколько раз он просыпался от тишины – Ким замолкала, потом
начинала говорить на немецком, который Алекс почти не знал, на японском, на
английском, на русском, на китайском. Имена давно уже кончились. Теперь она
просто вела беседы с несуществующими собеседниками. Беседы ни о чем.
– Это слишком лестное предложение, мсье…
Алекс снова погружался в дремоту. Он умел отдыхать в рваном
ритме, проваливаясь в сон на несколько минут, мгновенно пробуждаясь, оценивая
обстановку и засыпая снова. Полезный навык в его работе, и он получил эту
способность. Но никто не учил его мировой истории. Это не нужно ни одному
спецу.
– Да, ваша светлость…
Пилот спал.
– Алекс…
Он открыл глаза.
Девочка сидела на кровати, закутавшись в простыню. Щеки ввалились,
глаза горели лихорадочным блеском. Но она была в полном сознании.
И ничуть не изменилась.
– Где кристалл?
Алекс взглядом указал на стол. Ким вскочила, придерживая
простыню, подошла к столу, взяла стакан.
– Тут?
Пилот молча кивнул.
Пальцы Ким скользнули в воду. Нащупали невидимые грани – и
лицо девочки сразу расслабилось.
– Отвернись… пожалуйста.
Он отвернулся. Когда посмотрел снова, в полупустом стакане
уже не было кристалла.
– Я прошла метаморфоз? – спросила девочка.
Алекс кивнул.
– Правда?
– Да.
Ким тихо засмеялась:
– Я… я боялась. При сбитом метаморфозе ведь можно умереть?
