Но сейчас не разум, а гнев заставлял принца говорить. И потому не было нужды искать в его словах хоть малое зерно истины.
Царь Шахраман прервал своего сына. Он тоже разгневался. Но ведь он был не только отцом, но и царем, правил разными людьми и умел заставить слушать себя.
– Твои слова, принц, жестоки и несправедливы! Но я сейчас не буду требовать, чтобы ты одумался. Ты сказал свое слово. И да будет так. Слушайте же меня, подданные!
За этой древней формулой всегда следовало повеление царя, ослушаться которого было уже невозможно.
– Сим повелеваю заточить принца Кемаля в башню на острове Вахрез, в трех милях от наших берегов. Отныне единственными его собеседниками станут книги, а единственным занятием – чтение и размышление. Раз в неделю я буду отправляться на остров и час беседовать с сыном. И да будет так!
Жестокость этого повеления ошеломила всех. Никогда еще царь не был так суров с сыном. Но более всех был потрясен сам принц Кемаль. И не потому, что отец приговаривал его к заточению в старинной башне. Впервые юноша понял, что он более не малыш, что его слово воспринимают как окончательное решение, и ему не дали возможности передумать. Против его воли стала воля отца. И теперь ослушаться царя не мог никто, даже его собственный сын.
Молчал диван. Слово царя было непреложно. И потому визирь сделал знак начальнику стражи, а тот, обернувшись, отдал распоряжение вполголоса. И уже через час принца вместе с сундуками с книгами и одеждой везли на повозке к царской пристани. Поспешно собирался в дорогу и старый воспитатель Кемаля – старик Рашад. Да, тот самый Рашад, чья дочь не так давно пыталась заковать принца в любовные цепи. Старому ученому, в отличие от принца, это путешествие было в радость – ибо его друзьями уже много лет были знания. Книги и свитки он любил куда больше, чем жизнь и дочерей.
Ошеломило решение мужа и царицу. Она ожидала многого, но не такого сурового приговора. Никаких отсрочек, никаких оправданий…
Каменная башня и гулкое эхо, кроме книг, теперь становились спутниками принца Кемаля. Как ни удивительно, но принц радовался этому. Его ждали дни и месяцы одиночества. Но он надеялся, что, по крайней мере, теперь никто не будет приказывать ему искать себе жену.
Радостным восходом начинался праздник Трона, но заканчивался он суровым закатом. Печально сидела у окна царица Алия – понимая мужа, она не могла не тревожиться о судьбе сына. Молчал и сам царь… Сердился ли он на себя за столь суровый приговор, или до сих пор не мог сдержать гнева? Царица старалась не думать об этом. Она осознавала, что отныне стал пуст ее дворец, что наследник царского рода, его надежда и гордость, сослан туда, откуда может вырваться лишь бестелесная тень.
Вечер окрасил стены древней башни во все оттенки красного – от нежно-розового до кроваво-черного. Суровые стены бесшумно приняли Кемаля в свои холодные объятия. Лишь три верхних комнаты могли, и то с натяжкой, называться жилыми. Во всех же остальных способны были выжить лишь призраки и тени.
Принц обозревал свои новые владения спокойно – ведь он еще не понимал, как страшна бывает тишина и как безжалостны муки совести. Да, рядом с ним был его учитель, старый Рашад. Да, нижние комнаты башни заполнили книги. Да, в сторожке у подножья древних стен жили слуги.
Но принц все равно был обречен на одиночество.
Солнце садилось в море, слуги убрали остатки ужина, старик Рашад ушел спать, оставив юноше горящую лампу и трактат о чудесах мира.
По углам сгущались тени, страшное напряжение, весь день сковывающее принца, спало. И теперь уже не голос гнева, убеждающего в правоте, а голос совести, укоряющий за безрассудный поступок, стал слышен юноше.
«Зачем я был груб с отцом? Почему не постарался убедить его? Почему не пытался хоть что-то объяснить?» И не было ответов на эти вопросы – ведь совесть лишь задает их. А ответ должен найти разум.
Книга выскользнула из рук Кемаля, и принц впервые заплакал. Даже будучи мальчишкой, он не проронил ни слезинки. Но сейчас злые слезы стыда застлали ему глаза серой колышущейся пеленой.
Каково же было изумление Маймуны, когда ее башня, давний приют любви, вдруг наполнилась людьми! Они таскали тяжелые сундуки, двигали мебель, что пылилась здесь десятилетиями, вешали занавеси и устилали каменные полы коврами.
И вскоре вверх по ступеням прошел тот, о ком джинния думала как раз сегодня днем. Тот самый жестокосердный принц стал гостем заброшенной башни. Но он устраивался здесь так, словно стал ее хозяином.
К счастью, юноша поселился в верхних покоях. Тех самых, которые Маймуна и Дахнаш считали слишком душными, тесными и неуютными – одним словом, в тех покоях, что не могли быть обиталищем, достойным джиннов.
Чем дольше следила Маймуна за суетой наверху, тем яснее понимала, что сама судьба привела сюда принца Кемаля. Теперь он в ее руках! И теперь никто не сможет помешать исполнить тот замысел, о котором знали лишь двое в целом мире, да и те никогда не относились к роду человеческому.
Кемаль спал. Сон его был некрепок. То виделось ему печальное лицо матери, то вдруг вспоминал он прелестную Алмас, которую так жестоко выгнал недавно из своих покоев. Не видел он лишь отца – тот исчезал за ярким царским одеянием и гневными словами, звучавшими словно из пустоты.
Постепенно сон овладевал юношей. Кошмары сменились невиданными доселе картинами… То среди бескрайнего моря песка гордо и неторопливо шествовал караван верблюдов, то палящее солнце освещало палубу суденышка со странным парусом, похожим на крыло летучей мыши, то горы невероятной высоты вздымали ввысь свои укрытые белыми шапками головы…
Потом все исчезло, мир сузился до обычных спальных покоев. Кемаль во сне вошел в эти покои, наслаждаясь их тишиной и прохладой… Шаги поглощал мягкий ковер, шелковые занавеси на окнах колыхались от дыхания свежего ветерка…
Необычайный свет озарял покои – темноты не было, но рассмотреть что-то в этом хороводе теней принц не мог. Серебристый лунный луч протянулся из окна и коснулся ложа. Там, прикрытая лишь прозрачной кисеей, спала прекрасная девушка.
Дыхание чуть заметно колыхало ее грудь, лилейная рука, запрокинутая за голову, казалась изваянной из белейшего алебастра. Губы девушки, еще по-детски пухлые, сложились в мечтательную улыбку.
И не было в тот миг для Кемаля картины прекрасней, чем это сказочное видение! И не было на свете девушки желаннее, чем эта спящая незнакомка… Как ни старался принц, но не мог разглядеть ее лица.
Одно было ясно: она очень юна и необыкновенно хороша собой. Шелковая кисея не скрывала ни одной линии прекрасного тела – тонкая талия переходила в округлые бедра, груди казались чашами, дарующими наслаждение…
Принц сделал несколько шагов и оказался у самого ложа, опустился на его край и протянул руку, чтобы коснуться тела незнакомки. Словно почувствовав это, девушка повернулась к нему и, не просыпаясь, произнесла:
