– Почему я должна выходить за кого-то замуж, отец? Мама?
– Потому что ты выросла, тебе уже исполнилось семнадцать. А в этом возрасте все принцессы рода Фудзивара должны найти себе пару. Ведь ты же хочешь полюбить? Хочешь быть любимой?
– Конечно хочу! Но почему я должна выходить замуж?
– Таков закон нашего древнего рода!
– Но отец, мама, вспомните себя – ведь вы же сначала полюбили друг друга, потом долго странствовали, чтобы обрести друг друга, а потом уже стали мужем и женой…
– Но малышка, ведь ты же принцесса! А твоя мама…
И тут император замолчал. Потупившись, молчала и прекрасная Комати. В северных покоях дворца повисла недобрая тишина. Ее нарушил строгий голос императора:
– Откуда ты знаешь о странствиях?
– Отец, вспомни – это же в твоих покоях к стене прибиты два истертых посоха. Когда я была совсем маленькой, кормилица мне рассказала чудесную историю, почти сказку, о том, как ты из опочивальни услышал танка, произнесенные женским голосом. Тебя так заворожили эти строки, что ты выскочил из покоев, взяв с собой лишь тончайшую рисовую бумагу и кисти.
Улыбка тронула губы прекрасной Комати.
– Да, твой отец тогда был так молод… И так решителен! А что еще рассказывала тебе кормилица?
– Она говорила, что отец услышал твой голос, словно ты была заточена в высокой башне среди отвесных ущелий. Отец вернулся, взял с собой посох, на два дня еды и отправился в горы… Он поднялся к самому убежищу небожителей, но тебя там не нашел. Тогда он спустился к морю, нанял джонку и два года странствовал по землям и морям, чтобы найти тебя и еще раз услышать прекрасные танка, что произносила ты в то утро.
Теперь улыбался и император.
– Да, почти так все и было. Правда, любимая?
Императрица в ответ лишь качнула высокой прической. Но глаза ее были полны печали, было заметно, что мысли Комати где-то очень далеко.
– Вот и я так хочу! Хочу проснуться от прекрасных стихов и в поисках поэта обойти полмира. Но найти его, единственного! И пусть он будет не императором, не принцем… Да кем угодно!!! Я хочу, чтобы к нему потянулась моя душа так же, как твоя душа, отец, потянулась к душе моей прекрасной мамы.
И Ситт Будур выскочила из комнаты.
– Что мы наделали, любимый! Этой девочке никогда не найти того, единственного!..
– Почему ты так думаешь, прекраснейшая?
– Потому что она вбила себе в голову, что надо обойти полмира… А ведь иногда любовь ждет тебя за поворотом коридора… У очага в дворцовой кухне…
Мимо воли голос Комати потеплел.
– Да, не знаю, как бы жил дальше, если б в тот зимний вечер не спустился за саке…
– Или если бы послал за ним кого-то из слуг… Например, моего мужа Тонзо…
– Забудь о прошлом, родная. С той самой минуты, как я тебя увидел там, у очага, ты стала для меня единственной. Я помню как сейчас – ты снимала котел с кипящей водой… И негромко напевала ту самую танка, о которой говорила наша дочь…
Духом светел и чист,
не подвластен ни грязи, ни илу
лотос в темном пруду –
и не диво, что жемчугами
засверкала роса на листьях!..
[5]
– Нет, любимый, – возразила императрица. – Это были весенние стихи… Я тоже помню тот безжалостный день. На кухне плиты пола обжигали холодом ступни – ведь гэта служанкам низшего ранга твой отец носить не позволял… И помню, что я грелась мыслями о весне и стихами о ней. Вот этими:
Капли светлой росы,
словно жемчуг на нежно-зеленых
тонких ниточках бус, –
вешним утром долу склонились
молодые побеги ивы…
Император тоже хотел возразить, но потом передумал. Для него важно было стереть печаль с лица любимой жены. И он поднялся с подушек, подошел к Комати и нежно поцеловал ее.
Для императора Такэтори жена всегда была светочем и радостью. Вот и сейчас он почувствовал, как нарастает в нем счастливое возбуждение. Он желал ее точно так же, как возжелал, когда увидел босоногую красавицу с огромным котлом в руках. И точно так же, как тогда, ему было все равно, кто перед ним – служанка или императрица. Он знал лишь, что она – единственная, властительница его грез и любовь всей жизни.
Комати ответила на его поцелуй с не меньшим жаром. Любовь, которой не один день, а с десяток лет, подобна выдержанному вину. И вкус ее нежнее, и букет тоньше. Да, сейчас и император, и его жена прекрасно знали, что последует дальше. Но радовались мгновениям страсти, наверное, даже больше, чем в тот день, когда впервые смогли остаться вдвоем.
Императрица легко поднялась навстречу мужу. Воспоминания увлекли ее в те дни, когда она была лишь служанкой в кухне, а Такэтори – сыном владыки, великим принцем… Ей вспомнился тот чудовищный котел с кипящей водой, вспомнилось и обожание, вспыхнувшее в глазах наследника.
Тот огонь вспыхивает в глазах императора и сейчас, когда великие боги даруют императорской чете уединение.
Комати взяла мужа за руку.
– Пойдем, милый. Все уже готово.
– Что ты приготовила, волшебница?
– Ты же сам вспомнил тот холодный зимний день и кипящую воду… Нас ждет фуро
[6]
.
Император улыбнулся.
– Фуро вместе с тобой… Это наслаждение.
Уютные покои Комати встретили императратора нежным ароматом жасмина – крохотный кустик, некогда посаженный в чудовищной каменной вазе, разросся, и теперь закрывал почти всю стену. Словно насмехаясь над природой, жасмин цвел два раза в год. Комати объясняла это чудо только тем, что в триаде Огня всегда были волшебники, прекрасно понимающие и растения, и животных.
Тонкая перегородка отделила весь мир – наконец они остались вдвоем. Не император с императрицей, а просто двое нежно любящих друг друга людей.
В комнате для омовений словно стоял туман – поднимался пар от горячей воды.
Комати сбросила одеяние, и теперь на ней была тончайшая рубашка, которая лишь подчеркивала изящество ее фигуры. Император не стал медлить. В дальнем углу остались церемониальные одеяния, а рядом с огромной деревянной чашей сплелись два тела.
Поцелуи Такэтори становились все настойчивее. Он старался оттянуть миг, когда придется разомкнуть объятия. Но Комати шепнула:
– Идем, любимый…
Прошел уже не один год совместной жизни, но сознание того, что она по-прежнему желанна, наполняло ее волшебной силой. Она стянула через голову рубашку и шагнула в блаженный омут горячей воды.
