«О да, почтеннейший, слава о тебе гремит далеко. Слово твое купцы уважают как свое собственное, тебе одному готовы доверить не только грузы, но и свои жизни. Должно быть, такое людское доверие удручает. Но и заставляет изо всех сил это доверие оправдывать».
Максуд продолжил рассказ, утверждая юношу в его мнении и одновременно развенчивая это самое мнение.
– Иногда для того, чтобы довести караван без приключений, Максуд нанимал чужеземных бойцов, иногда вел караван совсем уж глухими тропами. Бывало, прибегал к услугам проводников, но лишь в самом крайнем случае, так как куда более полагался на собственное, обострившееся за годы чутье, чем на людей.
Он давно уже понял, что превратился в законченного человеконенавистника. И оправдывался лишь тем, что люди много чаще подают повод подозревать их, чем восхищаться или уважать.
«Воистину, уважаемый, так оно и есть! Представляю, что бы ты думал о людях, если бы слышал, сколь разнятся их слова с помыслами. Тогда ты стал бы не просто человеконенавистником. Быть может, даже подался бы в палачи…»
Масуд усмехнулся этим своим мыслям, найдя много общего в собственной судьбе и в судьбе почтенного предводителя каравана.
– Вот поэтому и любил ночь Максуд, предводитель караванов. Ибо ночь заранее предупреждала о своем появлении, она никогда не манила миражами, была безжалостна, но и честна.
Свиток седьмой
И вновь Масуд не мог не согласиться со словами уважаемого Максуда:
– А теперь, мои почтенные спутники, пора вспомнить о том, что я обещал рассказать. О том, как впервые прошел тропой, по которой мы следуем сегодня.
Рахим кивнул, то ли соглашаясь выслушать историю достойного Максуда, то ли просто показывая, что еще не спит. Предводитель каравана уселся поудобнее, пригубил чая и, подняв глаза вверх, дабы там, среди звезд, прочесть начало истории, продолжил:
– Нынешний поход был для Максуда весьма важен. Уважаемые купцы поручили ему довести караван до далекой чинийской столицы, прекрасного города Лояна. Ибо там мечтали они пасть в ноги наместнику, дабы передать драгоценные камни и пряности. Камни пошли бы на строительство Храма Белой Лошади и были бы даром чинийцам, что населяли всю империю под рукой самогó Великого халифа. Пряности же предназначались императору и стоили ничуть не меньше, чем все камни и драгоценности, когда-либо перевозимые караванами Максуда. И если пряности уже были уложены в мешки и сундуки, то камни, прекрасные камни, достойные украшения прекрасного храма, еще следовало купить. На том самом торжище, великом Каменном Базаре, куда мы держим путь сейчас.
Сам Максуд готов был отказаться от такого почетного, но опасного поручения. Но лесть, о, этот воистину сладкий яд для ушей и разума, сделала свое дело. Лесть и немалые деньги, которые обещаны были ему после успешного возвращения домой. О да, почетно быть единственным, кто может выполнить воистину невыполнимое. Но в то же время это и весьма глупо. Ибо любой его, Максуда, шаг мгновенно становился известен недругам.
– Уважаемые мои собеседники, – тут Максуд поклонился Рахиму, – могут спросить, какие же недруги могут быть у предводителя каравана, человека небогатого и незаметного. И удивятся эти собеседники весьма и весьма, когда узнают, что недругов у него куда больше, чем у самого богатого купца. Ибо зависть ленива, а соперничество деятельно. Тот, кто лишь просто завидует богатству, сидит неподвижно. Тот, кто желает богатство украсть, суетится и временами побеждает. А что же тот, кто этому вору препятствует, кто умеет его перехитрить и вернуть украденное истинному хозяину? Да-да, тот становится его, вора, самым страшным врагом.
Вот потому у Максуда и было множество врагов. И сейчас, на первом привале у подножья гор, через которые завтра ляжет караванная тропа, Максуд-предводитель прикидывал, кто из врагов бросился за ним в погоню.
«Воистину, отец был более чем мудр, найдя почтенного Максуда и пригласив его провести наш караван. Весьма разумно было бы сказать, что Аллах всесильный посылает нам встречу с людьми именно тогда, когда она более всего нужна…» Благовоспитанность мешала Масуду высказать свои мысли вслух, перебив неспешное повествование предводителя. «Завтра, – решил юноша. – Я спрошу у него завтра».
Рассказ же продолжался.
– Максуд вспоминал своих врагов, пытаясь прикинуть, кто же из них… Искендер из рода Расулов, уроженец Черной земли Кемет? К счастью, он уже безопасен. Некогда рекомый Искендер, тогда еще зрелый муж, попытался отобрать богатый караван, который впервые повел Максуд. Но горы на пути сыграли с людьми Искендера скверную шутку: их покусали змеи, которым вроде бы и неоткуда было взяться на иссушенных каменистых склонах. Тогда Искендер решил, что Максуд призвал на помощь волшебство, дабы уберечь караван, и ославил караванщика колдуном. Но купцы, все чаще прибегавшие к услугам молодого предводителя, в один голос решили, что он может быть хоть сыном самого Иблиса Проклятого, но если доводит караваны до цели без потерь, то иного не следует и искать. Кто еще? Франк Жуан, решивший, что знает путь до Восходных скал, места, где солнце поднимается из океана? У него достанет здравого смысла или, быть может, трусости удержаться от похода в неизвестность. Слуга конунга, Ялгмар Беспощадный, уже несколько десятков лет живущий в прекрасном Багдаде? О, этот мог бы рискнуть своей шкурой. Но он стар, и стары спутники его юности. Они просто не решатся на столь далекий и трудный поход.
«Кто же еще?» – спрашивал Максуд у холодной Луны. Но лишь тишина была ему ответом. В этой тишине он и уснул, дабы завтра из-под поседевших бровей вновь настороженно осматривать каждый камень под ногами…
– Прости, что прерываю, уважаемый, – трудновато кланяться, сидя на кошме, однако Масуду это удалось, должно быть, благодаря юношеской гибкости. – Но почему он об этом думал, раз уж все равно вывел караван?
– Потому, уважаемый, что это был последний лагерь у перекрестья невидимых обывателю троп. Одна из них, та, какой думал воспользоваться Максуд, вела по труднодоступным местам, однако вывела бы к цели много быстрее другой. Ему, предводителю, преграды и враги были не страшны, однако они могли навредить каравану, а этого, понятно, Максуд хотел менее всего.
– Я понял тебя, уважаемый. Но, прости еще раз мне сей вопрос, должно быть, Максуд так и не пришел к какому-то выводу?
– Ты прав, юноша. Он не утвердился во мнении, кого следует опасаться. И потому решил, что на помощь ему может прийти давняя охотничья хитрость, о которой некогда рассказала ему мудрая матушка. Слушай же, юноша, что было дальше.
Масуд почтительно склонил голову, подумав, что достойному предводителю каравана воистину не помешал бы дар, подобный его дару, – умение читать мысли собеседника. «Должно быть, – решил Масуд, – дар сей не помешает никому, так как приносит много благ и полезен в любом деле и в любую пору». Увы, вывод этот был столь же правилен, сколь и ошибочен, ибо «во многом знании много печали…»
[1]
. Конечно, эту фразу Масуд слышал неоднократно, думал, что знает ее смысл. Однако знать и понимать – вещи порой более чем различные. Иногда для понимания уже известного приходится пережить множество пренеприятнейших минут.
