Эта мысль быстрокрылой ласточкой промелькнула у Масуда. Ибо он вовсе не был напуган – его чувства можно было бы назвать чистым восторгом или невероятной, клокочущей радостью: в глазах существа, что всматривалось сейчас в его, Масуда, лицо, было разума куда больше, чем в глазах иных представителей рода человеческого.
– Ты и в самом деле не боишься меня, человечек?
Голос чудовища поразил бы закаленного воина. Это был голос ледяного спокойствия. Холодный, неторопливый и безжалостный, как лавина в горах. Но кроме холода слышалось и еще что-то. «Должно быть, этому необыкновенному существу было одиноко в своем логове. Вот он и согласился поболтать со мной».
Трудно, немыслимо трудно представить хохот гигантской змеи. Однако Наг, а это был именно он, маг и Повелитель колдунов и колдовства, расхохотался, как может смеяться только очень веселый человек.
– Одиноко! Мне было одиноко…
Масуд поклонился, наконец поняв, кто перед ним. (Конечно, когда-то Зухра рассказывала ему о Наге-повелителе, однако Масуд, тогда совсем крошка, думал, что слушает очередную волшебную сказку. Но сейчас, став взрослым и увидев, что сказка иногда бывает более правдивой, чем некоторые записи мудрых ученых, не мог не порадоваться своему необыкновенному дару помнить все и всегда.)
– Да пребудет над тобой, почтеннейший, милость Аллаха всесильного. Приветствую тебя, великий Наг!
– Смелый… Неробкий, мудрый, спокойный…
Наг-повелитель медленно полз вдоль стены – так может в задумчивости ходить человек, вслух размышляя над некой трудной задачей.
Масуд лишь молча поклонился, ибо не знал, что сказать в ответ на это: обидеться или поблагодарить. Не всегда приятно, когда тебя, уверенного в себе человека, рассматривают как чудо.
– Должно быть, я давно уже не спускался к людям… – пробормотал маг. – Этот юноша, совсем ведь мальчик, не боится, приглашает разделить трапезу, беседой разогнать одиночество. Он пожалел затворника… Должно быть, сильно изменился человеческий род. Изменился, а я не заметил.
Масуд вздохнул.
– Увы, уважаемый. Человеческий род изменился более чем слабо, а быть может, и вовсе никак. И если бы я не слышал тебя, если бы вдруг увидел в темноте пещеры… Быть может, тоже начал бы кричать или бросать камни… Или размахивать горящей веткой.
– Но почему же ты этого не делаешь, смелый человечек?
– Я вовсе не смел, к сожалению. Я уже сказал тебе, о величайшее чудо мира, что я тебя слышал, слышал твои мудрые речи – просто тебя, твою душу. И потому не боюсь, ибо мудрость следует уважать, а не бояться.
– Но если я решу, что пора тобой пообедать, глупый малыш?
Быть может, в шутку, но, возможно, и намеренно Наг поднялся на хвосте, возвысившись над Масудом на два, а то и три человеческих роста.
Юноша покачал непокрытой головой – увы, тонкий шелк чалмы не мог согреть в столь лютый холод, и потому непременную чалму давно уже заменил теплый меховой капюшон.
– Отобедав мною, ты лишишься возможности побеседовать. И вновь останешься один. Разве сытое брюхо – достойная плата за одиночество? Тем более то, которым ты награждаешь себя сам.
Наг опустился наземь.
– Воистину ты прав, человечек. Ибо одиночество одинаково страшно для всех – и людей, и магов. Да и к тому же я мальчишек не ем.
– Невкусно? – Масуд настолько осмелел, что смог принять чуть шутливый тон собеседника.
– Костей много… Мяса мало. Суповой набор, а не обед.
– Должно быть, тебе больше по вкусу толстенькие девчонки?
Наг улыбнулся смелости Масуда. Кровь застыла в жилах у юноши, когда он увидел улыбку, что на миг «украсила» лик Нага-повелителя, холодок ужаса побежал по спине… Должно быть, почувствовав это, Наг отвел взор.
– Я вообще не ем людей. Ни мальчишек, ни девчонок. Скажу по чести – человечина более чем скверное мясо. Притом оно так горчит от страха и так, прости меня, юноша, воняет…
«Увы, мудрый маг, – Масуд постарался эти слова проговорить про себя как можно тише, чтобы Наг их не услыхал. – Они и наяву иногда так воняют. А деяния их от страха горчат».
Однако Нагу мысль юноши, конечно же, была преотлично слышна.
– Да, малыш, это так. Горчат слова, горчат деяния. Иногда мне кажется, что род людской становится только хуже. И лишь отрадные встречи в горах со смельчаками вроде тебя позволяют мне усомниться в подобном умозаключении.
Наг умолк. В пещерке царила тишина, нарушаемая лишь треском огня и далеким завыванием свирепого ветра.
– Ветер стихает, малыш. Скоро ты сможешь продолжить свой путь. Я вижу, что сюда тебя привела не суровая природа гор и не свирепый буран – сама судьба столкнула нас с тобой здесь, у самой кромки моих владений.
– И я благодарю ее за это, ибо она подарила мне тайну столь огромную, столь прекрасную…
– Погоди, – перебил Масуда Наг. – Ты еще восхитишься великой гармонией мироздания. Сейчас же ты должен узнать, что твое редкое умение – и унаследованный дар, и разум, ничего не забывающий – воистину спасет тебе жизнь. Более того, оно подарит тебе дом и семью…
– Благодарю тебя за эти слова, – Масуд надеялся на то, что ему удалось учтиво поклониться.
– Ты перебил меня, глупый человечек. Но и в том, что не дослушал ты предсказание, вижу я перст судьбы: значит, она не хочет, чтобы ты успокаивался, узнав, что впереди долгая счастливая жизнь, полная любви и света. Еще одно я могу тебе сказать сейчас: не упускай из виду ни одного знака, ибо каждый из них есть веха на твоем жизненном пути. Надеюсь, что достанет у тебя разума разглядеть их все, прочитать их так, как лоцман читает путь корабля по звездам на небосклоне. Ибо все они есть подсказки, которые могу, но не должен растолковать тебе я.
О да, более чем редко удается услышать предсказание собственной судьбы. Редко для человека, даже встретившего истинного мага, а не балаганного шута. Масуд понимал это хорошо. И потому слов для благодарности у него не нашлось, да и что могут сказать могущественному Нагу какие-то простые, истертые сотнями лет «спасибо» или «благодарю». Юноша промолчал, однако магу и повелителю магов этого было довольно, ибо он читал в сердце юноши столь же легко, как и в его разуме.
– Запомни хорошенько, человечек, ты видел более чем много, ты запомнил почти все, что разглядели твои глаза и услышали твои уши, – и это воистину удивительно для обыкновенного человека. И каждое из твоих воспоминаний станет твоим оружием в борьбе с судьбой, если вообще вам, роду человеческому, дано состязаться с этой непростой красавицей. Теперь же прощай. Пусть я и не разделил с тобой трапезы, однако вместе с тобой насладился пиршеством духа, а это, поверь, иногда важнее, чем чрево, до отказа набитое тощими пугливыми мальчишками.
Наг неспешно заскользил в свои покои – скала, раскрывшись, вот-вот должна была вернуться на место. И тут Масуд вскрикнул:
