– Что тут еще про меня написано?
– Далее не так интересно. Там типовой распорядок твоего дня, маршруты передвижения по городу, привычки, слабости и многое другое, необходимое при разработке плана ликвидации. Помимо текста в досье имеется несколько фотографий.
– Ликвидации? Ты так сказал?! – Екатерина хрустнула тонкими пальцами.
– Успокойся и послушай меня. Ты еще не догадываешься, почему вслед за Скребневым и Корниловым мой шеф намеревался отправить на тот свет тебя?
– Нет, – говорит она, едва сдерживая слезы. – Почему?
– Твои родственники, включая, естественно, покойного мужа, а также Скребнев и Корнилов решили создать крупную строительную компанию, объединить капиталы. Они почти все сделали. Но данным бизнесом заинтересовался Семирядов и вознамерился завладеть перспективной компанией. Для этого ему надо убрать всех участников проекта. Генералу почти удалось сделать это моими руками. Осталась ты. Кстати, генерал положил глаз и на отель «Дрезден». Вот такие дела, Катюша. Хорошо, что я просчитал замысел Семирядова. – Я вздыхаю, стираю с флешки информацию, выключаю компьютер и веду Катю вниз.
Должен сказать, что женщины – самый сложный материал в нашем деле. Слишком много эмоций, затмевающих разум в самый неподходящий момент. Я долго готовился к этому разговору, понимал, что простым он не получится, и все же забыл, о чем намеревался сказать, когда увидел ее слезы.
Катя спустилась по лестнице, остановилась посреди гостиной и закрыла ладонями лицо.
Я обнял ее, прижал к себе.
– Скажи, ты правда должен меня убить? – прошептала она.
К чему обманывать?
Я отвечаю спокойно, но как уж есть:
– Да, должен. Но делать этого не буду.
– Выходит, наша первая встреча тогда, на дороге, не была случайной?
– Нет, ты пыталась сбить меня машиной раньше, до того как я получил твое досье. Так что встретиться нам действительно помогла судьба.
Катя отстраняется от меня, идет к выходу из гостиной.
– Ты куда?
– Извини, мне надо умыться.
Оставшись в одиночестве, я подхватываю со стола бутылку и делаю несколько весьма увесистых глотков прямо из горлышка.
Мне тоже не помешало бы умыться. А еще лучше – постоять минут десять под холодным душем. Пусть моя выдержка и остается железной, а на душе все равно погано.
Я делаю еще глоток виски, подпаливаю сигарету, подхожу к приоткрытому окну. Чем дольше я размышляю о превратностях судьбы, тем лучше понимаю подавленное состояние Кати. Ведь получалось так, что завтрашний день стал бы последним в ее жизни, если бы мы не повстречались на проезжей части узкой улочки.
Занятый своими мыслями, я не услышал за спиной тихих шагов, потом обернулся и внезапно уперся грудью в ствол охотничьего карабина.
Глаза Екатерины блестели.
– Значит, по мнению твоих начальников, я режу несчастных бомжей и продаю их по частям? – проговорила она, задыхаясь от возмущения.
Я вижу ее состояние, поэтому молчу и не свожу с нее взгляд.
– Значит, если бы не та встреча, ты убил бы меня точно так же, как Скребнева или Корнилова?!
«А может, и вправду взять и разом покончить с незадавшейся жизнью? – проплывают в моей голове невеселые мысли. – Накопившихся грехов мне все равно не искупить. Так стоит ли мучиться?»
В какой-то миг мне действительно стало наплевать на то, выстрелит она или передумает.
– Ты готова нажать на спусковой крючок? – спрашиваю я и слегка прищуриваю глаза.
Она часто кивает, от чего длинные темные волосы рассыпаются по плечам.
– Тогда не тяни. Коль направила на человека оружие – стреляй.
Женщину бросает в жар. Она изо всех сил напрягается, сжимает пухлые губы. На лбу у нее выступают капельки испарины, а руки, держащие карабин, изрядно дрожат. Широко раскрытые зеленовато-карие глаза, равно как и весь ее вид, говорят о чудовищной борьбе, происходящей в душе Кати.
С минуту мы не произносим ни звука, стоим друг против друга. Я, не раз созерцавший лик смерти, внешне остаюсь спокоен, с безразличием ледяного айсберга взираю на взбунтовавшуюся «клиентку». Она же, непокорная и потерявшая над собой контроль, кажется, готова на что угодно.
Однако по прошествии бесконечно долгой минуты Катя опускает карабин, отводит взгляд в сторону и чуть слышно шепчет:
– Я догадывалась, что добром наше знакомство не кончится.
Я закуриваю, падаю на диван. Екатерина окончательно подавляет в себе эмоции, садится рядом и просит виски. Я подаю ей наполненный бокал.
– Ты действительно ничего не знал? Ты просто выполнял приказы? – спрашивает она едва слышно.
– Да, я искренне был убежден в том, что действую во имя справедливости и во благо нашего народа. Ведь кто-то должен делать эту грязную работу.
– Значит, в случае со Скребневым и Корниловым тебя попросту обманули?
Я вздыхаю и соглашаюсь:
– Выходит, так. Мой шеф воспользовался тем, что я простой исполнитель, всецело полагающийся на информацию, предоставленную сверху.
От Екатерины не ускользает мое отвратительное состояние, усталость, подавленность.
– Станислав, если каким-то негодяям удалось тебя обмануть, то это не значит, что они умнее тебя. Ты всего лишь доверял им больше, чем они того заслуживали.
Вот и настала моя очередь удивиться. Только что она готова была меня пристрелить, чуть раньше рыдала от обиды и отчаяния. Теперь Катя понимает, что творится в моей душе, и с готовностью подставляет свое плечо.
Вот это человечище! Каждый день нашего знакомства я открываю в ней все новые и новые положительные черточки. Да такие, что дух захватывает.
– Хорошо, Станислав. Предположим, я тебе верю, – говоит она и ставит на столик бокал. – Но ответь мне, что произойдет дальше?
– После ознакомления с досье в моем распоряжении имеется трое суток на ликвидацию клиента.
– Когда ты получил мое досье?
– Два дня назад.
– Значит, у меня остались сутки?
– Нет. У нас осталось чуть больше суток, – отвечаю я.
– Почему «чуть больше»?
Насчет «у нас» Катя, похоже, не сомневается, и это просто замечательно.
– Между ликвидацией и моим докладом проходит некоторое время. Обычно от четырех до двенадцати часов.
– Не долго же мне осталось, – с горечью иронизирует Катя.
– Не говори глупостей. Утром я отвезу тебя на работу и на полдня исчезну. А потом мы обязательно что-нибудь придумаем.
– А сейчас? – спрашивает она и с надеждой глядит на меня.
