– Конечно, – твердо ответила она, – иначе бы я не чувствовала, что дедушка доволен мной.
– А если весь Чегем переселится в долину? – спросил я.
– Пусть переселяется, – пожала она плечами, – я их и так почти не вижу. Сама себе буду и председателем, и кумхозницей.
Она рассмеялась, легко вскочила на ноги, сгребла со стола остатки ужина в миску и вышла из кухни кормить собаку.
Слышно было за дверью, как собака смачно хрустит костями, а хозяйка насмешливо приговаривает:
– Да не спеши… Подавишься, дура……
После этого она с керосиновой лампой в руке повела нас в горницу, указала на кровати, пожелала спокойной ночи и с лампой, озарявшей ее моложавое лицо, ушла в свою комнату.
Через минуту вдруг оттуда раздался ее тихий, но долгий смех. Что-то ее очень смешило, и она явно не могла удержаться.
– Что случилось? – не удержался и я.
– Да ничего, – ответила она, – вспомнила свою корову. Когда я ее дою, она иногда норовит спрятать молоко для теленка. Сегодня, когда я ее доила, она спрятала молоко и сразу же обернулась на меня, мол, догадалась я, что она спрятала молоко, или поверила, что оно кончилось. Хитрющая! Сразу же оглянулась!
Она дунула в лампу, и свет под дверями исчез.
– Господи, не забывай о нас! – проговорила она, как бы любовно напоминая Богу о его некоторой рассеянности.
Все стихло. Я лежал, прислушиваясь к задумчивым шорохам и скрипам ночного деревянного дома. В эту ночь я долго не спал. И мне было хорошо, что я видел счастливую женщину. Она была счастлива, потому что ясно знала и следовала сюжету своего существования.
Я видел десятки, а на всю страну их миллионы, несчастных людей. Одни несчастны из-за своей бедности и боязни стать еще бедней, другие несчастны потому, что разбогатели, но боятся, что не смогут усторожить свое богатство, третьи несчастны оттого, что просто не знают, для чего жить, и все вместе несчастны оттого, что будущее страшит их хаосом жестокой бессмысленности.
Сюжет существования важнее всяких экономических законов, вернее, сами экономические законы могут работать только тогда, когда у человека есть сюжет существования.
Если вкладчики перестают верить в сюжет существования банка – банк лопается. Если граждане страны не улавливают сюжет существования государства – оно разваливается. Дайте сюжет! Дайте сюжет!
Вот он есть у этой женщины, и она счастлива, несмотря ни на что.
Думающий о России и американец
Вестибюль солидной московской гостиницы. На переднем плане в креслах сидят и разговаривают Думающий о России и американец. На заднем плане спиной к нам сидит неизвестный человек и рассказывает что-то жене американца. Видно, рассказ его производит сильное впечатление на него самого и на американку. Иногда у рассказчика плечи трясутся, американка подносит к глазам платок, а порой подходит к бару в углу вестибюля и подает рассказчику успокаивающие его бокалы крепких напитков. К концу сцены рассказчик передает американке какую-то картину, получает за нее деньги и покидает гостиницу. В вестибюле снуют разные люди. Некоторые из них выпивают в баре, переговариваются со своими спутниками и далекими деловыми партнерами при помощи карманных телефонов. Внятно мы слышим только разговор американца и Думающего о России.
– Что делают в России?
– Думают о России.
– Я спрашиваю, что делают в России?
– Я отвечаю: «Думают о России».
– Вы меня не поняли. Я спрашиваю, что делают в России! Какими делами занимаются? Дело, дело какое-нибудь есть?
– В России думают о России. Это главное дело России.
– Ну, хорошо! Если думать о России – главное дело россиян, то какое-нибудь второстепенное дело у них есть? Какие-нибудь люди в России есть, кроме тех, которые думают о России?
– Ах, вы про остальных? Так бы и сказали. В России многие думают о России, а остальные воруют.
– Все остальные?
– Да, все остальные.
– Не может этого быть! Чтобы все, кроме Думающих о России, воровали!
– Как не может быть? Так оно и есть. У нас все это знают.
– И никто с этим не борется?
– Нет.
– Почему?
– Некому бороться.
– Как некому? Это же безумие!
– Те, кто в России думает о России, тем некогда бороться. А те, кто ворует, не могут же бороться с самими собою. Да это не значит, что в России слишком уж много воруют. Дело в том, что в России очень многие думают о России.
– Так кого же больше в России: тех, кто думает о России, или тех, кто обворовывает Россию?
– Это невозможно подсчитать.
– Почему?
– Потому что те, кто думает о России, больше ничем другим заниматься не могут. А те, кто ворует, заняты воровством, им некогда подсчитывать тех, кто ворует.
– Но те, кто ворует, могут заняться этим в свободное от воровства время.
– У них такого времени нет.
– Почему?
– Потому что те, кто ворует, в перерывах между воровством тоже думают о России. Выходит, и у них времени нет.
– Значит, те, кто ворует, в свободное от воровства время присоединяются к тем, кто думает о России?
– Конечно!
– Но для чего?!
– Во-первых, когда воры присоединяются к тем, кто думает о России, их нельзя отличить от тех, кто думает о России. А это им выгодно. А во-вторых, им любопытно думать о России. Думать о России для них – кайф. Чем больше они думают о России, тем сильнее убеждаются в необходимости воровать. Это подымает дух!
– В таком случае те, кто думает о России, во время отдыха от думанья о России могли бы подсчитать: сколько людей думает о России, а сколько людей обворовывает Россию. Нужен же какой-то баланс. Иначе страна погибнет.
– Им тоже некогда. Те, кто думает о России, когда отдыхают от российских дум, тоже подворовывают.
– Как, и они воруют?!
– Нет, когда думают о России, не воруют! Боже упаси! Но в свободное время подворовывают. Жить же надо! К тому же, подворовывая, они сливаются с теми, кто ворует, и становятся незаметными. В России думать о России всегда было гораздо более опасно, чем воровать. Такая традиция. Вот они и маскируются так. Но главным образом, они думают о России.
– Выходит, в России все думают о России?
– Я же с этого начинал.
– Но так же выходит, что в России все воруют. В том числе и те, кто думает о России?
– А что им делать? Государство же не содержит тех, кто думает о России, а им жить надо. У них жены и дети, которые с детства начинают думать о России или воровать. В последнем случае отцы еще глубже задумываются о судьбе России.
