Хозяином «Датсуна», понятное дело, был Крис Маккэндлесс. Вырулив из Атланты, он направил его на запад и 6 июля, охваченный головокружительной эйфорией, прибыл в Национальную зону отдыха Лейк-Мид. Игнорируя знаки, строго запрещающие въезжать на территорию охранной зоны, Маккэндлесс свернул с дороги, найдя место, где она пересекала широкий овраг с песчаным дном. Проехав по этому пересохшему руслу около трех километров, он добрался до южного берега озера. Температура воздуха чуть-чуть недотягивала до пятидесяти по Цельсию. Впереди до самого горизонта расстилалась подрагивающая в расплавленном воздухе безлюдная пустыня. Найдя крошечный кусок тени около зарослей тамариска, Маккэндлесс поставил палатку в окружении кактусов и колючих кустарников и принялся вкушать долгожданную новообретенную свободу, наблюдая за забавной возней ошейниковых игуан.
Взяв начало у озера, Детритовая балка уходит на семьдесят пять километров в горы к северу от Кингмена и служит водоотводом для большого участка здешней территории. Почти весь год в ней сухо, как в меловом карьере. Но в летние месяцы раскаленный воздух поднимается от потрескавшейся почвы, словно пузырьки со дна кипящего чайника, и вздымается в небеса турбулентными вихревыми потоками. Эти потоки нередко создают на высоте девяти-десяти километров над пустыней Мохаве заряды мускулистых кучевых облаков. Через два дня после того, как Маккэндлесс разбил свой лагерь на берегу озера Мид, на дневное небо внезапно накатила необыкновенно плотная стена грозовых туч, и на землю обрушился мощнейший ливень, захвативший почти всю Детритовую долину.
Лагерь Маккэндлесса располагался на краю балки, на несколько метров выше дна основного русла, и поэтому у парня хватило времени собрать палатку и вещи, чтобы их не унесло валом хлынувшей с предгорий мутной коричневой воды. Машину, однако, убрать было некуда, потому что единственный путь отступления, то есть та самая дорога, по которой он и въехал в балку, теперь превратилась в бурлящую, полноводную реку. К счастью, водный поток был слишком слаб, чтобы унести с собой машину или даже причинить ей более или менее серьезные повреждения. Тем не менее, вода залила двигатель. Сразу после потопа Маккэндлесс предпринял несколько нетерпеливых попыток завести машину, но в результате только посадил аккумулятор.
С разряженным аккумулятором никакой возможности завести «Датсун» у него не было. Вернуть машину на шоссе теперь было можно, только выбравшись из балки пешком и сообщив о произошедшем местным властям. Но, обратись он к рейнджерам, ему неизбежно пришлось бы ответить на множество очень неудобных вопросов: почему он проигнорировал запрещающие знаки и зачем вообще заехал в Детритовую долину? В курсе ли он, что регистрация автомобиля истекла еще два года назад и по какой-то причине не была продлена? Знает ли он, что и водительские права у него просрочены, а машина не застрахована?
Правдивые ответы на все эти вопросы вряд ли были бы встречены рейнджерами с пониманием. Конечно, Маккэндлесс мог бы попытаться объяснить им, что он подчиняется только законам другого, высшего порядка, что, будучи современным адептом учения Генри Дэвида Торо, он безоговорочно принял принципы, изложенные в его эссе «О гражданском неповиновении», и, следовательно, считает своим моральным долгом пренебрегать законами государства, но вероятность того, что среди представителей федеральных властей найдутся люди, разделяющие такую точку зрения, была близка к нулю. Ему наверняка придется заполнять горы официальных бумажек и платить всякие штрафы. Мало того, не было сомнений, что обо всем случившемся обязательно сообщат его родителям. Но избежать всех этих досадных неприятностей способ все-таки был: он мог просто бросить «Датсун» и продолжить одиссею на своих двоих. Именно так он и решил поступить.
Такой поворот событий нисколько не обескуражил Маккэндлесса. Наоборот, он принял потоп с восторгом, увидев в нем повод избавиться от ненужного багажа. Он снял с машины номерные знаки штата Виргиния, спрятал их, а потом, как мог, укрыл «Датсун» куском брезента. Свой мощный «винчестер» для оленьей охоты и еще несколько вещей, которые могли еще пригодиться и за которыми он мог когда-нибудь вернуться, он закопал немного в стороне. А потом он сделал символический жест, которым вполне могли бы гордиться и Торо, и Толстой. Он выложил на песок все оставшиеся у него бумажные деньги (получилась жалкая стопочка долларовых банкнот, пятерок и двадцаток) и предал их огню. Через считанные мгновения казначейские билеты на сумму в сто двадцать три доллара обратились в дым и пепел.
Нам о сожжении денег и прочих последовавших далее событиях известно из его иллюстрированного фотографиями дневника, который позднее, перед отъездом на Аляску, он оставит на хранение у Уэйна Уэстерберга. Хотя тональность этого дневника, написанного от третьего лица в чрезмерно напыщенном от застенчивости стиле, нередко скатывалась в мелодраму, имеющиеся у нас свидетельства указывают на то, что Маккэндлесс никогда не искажал факты. Его кредо было – говорить только правду, и он относился к этому делу предельно серьезно.
Десятого июля, загрузив остаток своих вещей в рюкзак, Маккэндлесс отправился в пеший поход вокруг озера Мид. Решение это, как он признался в своем дневнике, оказалось «огромной ошибкой… В разгар июля здешняя жара способна довести до полного безумия». Схватив тепловой удар, он все-таки смог привлечь внимание туристов с проходившей недалеко от берега яхты, и те подбросили его до причала в Коллвилл-Бэй у западной оконечности озера, где он снова вышел на дорогу и поднял большой палец.
Следующие два месяца очарованный величием и мощью местных ландшафтов, Маккэндлесс скитался по Западу, время от времени щекоча себе нервы мелкими стычками с законом и периодически наслаждаясь компанией случайных попутчиков такой же бродяжьей породы. Отдавшись на волю случая, он добрался автостопом до озера Тахо, забрел в Сьерра-Неваду и целую неделю шел пешком на север по шоссе Пасифик-Крест, пока не оставил горы за спиной и не оказался на очередной мощеной дороге.
В конце июля Крис подсел в машину к человеку, назвавшемуся Эрни-Психом, и тот предложил ему подработать на своем ранчо в северной Калифорнии, которое, как свидетельствуют сделанные там фотографии, состояло из некрашеного, покосившегося домишки с козами и курами, окруженного огромными кучами драных матрасов, поломанных телевизоров, магазинных тележек, древних бытовых электроприборов и прочего мусора. Проработав там одиннадцать дней в компании еще шести таких же бродяг, Маккэндлесс понял, что платить Эрни никому из них не собирается, украл из захламленного двора красный десятискоростной велосипед и, докатив на нем до Чико, бросил его на автостоянке около торгового центра. После этого он вернулся к кочевой жизни автостопщика и двинул на север и на запад через Ред-Блафф, Уивервилл и Уиллоу-Крик.
У калифорнийской Аркаты, окруженной влажными лесами из мамонтового дерева, Маккэндлесс свернул направо на федеральную трассу номер 101 и направился вверх по тихоокеанскому побережью. В сотне километров от границы Орегона, рядом с небольшим городком Орик, пара бродяг, остановившая свой старый фургон на обочине, чтобы посмотреть карту, заметила, что в придорожных кустах шарит какой-то мальчишка. «На нем были длинные шорты и какая-то реально идиотская шапка», – рассказывает сорокаоднолетняя странница «на резиновом ходу» по имени Джен Баррес. Они с бойфрендом Бобом колесили по Западу, зарабатывая на жизнь продажей всякой мелочевки на блошиных рынках. «У него с собой был справочник по растениям, и он, сверяясь с ним, собирал ягоды в большую пластиковую бутылку с отрезанным верхом. Вид у него был очень жалкий, и я крикнула: «Эй, тебя подвезти никуда не надо?» Я подумала, что, может, мы его сможем накормить или еще чего-нибудь».
