Я вдруг взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.
— Помнишь, тут был порез? Уже зажило? — спросил я. — Ты чистила рыбу, потом мы сидели на кухне… И Никита толкался изнутри у Светки…
Мама заплакала:
— Господи, как давно это было. Неужели ты помнишь?..
Она поцеловала меня. Мне стало спокойно и хорошо, как в детстве.
— Мама, это было вчера…
— Да, будто вчера, ты прав…
— Мама, это правда было вчера.
И я стал рассказывать. Все с самого начала. Мать слушала сначала с беспокойством, но через минуту лицо ее прояснилось — она поверила.
— Да-да… Смерть деда. Я тоже от нее веду отсчет. Очень многое после нее стало меняться. Ты резко изменился. Я приписала это переходному возрасту. Ты стал злее и циничнее. Почему-то был обижен на деда. Однажды в сердцах сказал, что дед тебя обманул.
Да, это бушевал в прошлом мой двойник, мой брат, мой однофамилец. Я улетел, а он остался. Он остался и решил, что часы на этот раз не сработали. Завод кончился. Наверное, он пытался прыгать еще и еще, но я прихватил с собой полюс гравитации, оставив ему лишь красивую оболочку — точную копию часов в пространстве прошедшего времени.
Неудивительно, что он запаял их со злости. Хорошо, не выбросил. Я вдруг с ужасом подумал, что мой двойник, оставляемый в прошлом, уже не может пользоваться волшебной силой часов, а значит, они теряют для него ценность. И в то же время исключительно от него зависит, где я найду часы при скачке в будущее. Сегодня нашел на службе, а ведь мог вообще не найти. Он вполне способен был их продать, например… Меня прошиб холодный пот от этой мысли. Чего-то я еще не понимал в механизме действия часов. А мама и вправду уже разговаривала со мной так, будто мы не виделись шестнадцать лет. Она рассказывала мне мою жизнь, какой она ее наблюдала со стороны, и это было гораздо прозаичнее тех телевизионных праздников, которые показал мне видеомагнитофон.
В десятом классе я поступил в вечернюю музыкальную школу, а потом, уже в финансово-экономическом, стал играть в ансамбле. Я и сейчас в нем играю «на танцульках», как выразилась мама. Мы в том же составе — все уже взрослые люди — мотаемся по пригородам и играем на молодежных вечерах. За это хорошо платят. «Теперь понятно, на какие деньги я купил машину», — подумал я.
Вернувшись из армии, я устроился в свое учреждение. Мама не смогла точно сказать, как оно называется. «Электровнешторг…» и еще несколько обрубков слов — это не совсем точно. Меня устроил отец, пользуясь связями. Теперь я чиновник.
По словам мамы, у меня не осталось проблем в жизни, кроме одной — квартиры. Так же как у Светки. Мы с сестрой, а в особенности Петечка, требовали размена двух больших квартир — дедовой и нашей — на четыре маленьких. Но мать не соглашалась.
— Постой, почему на четыре? — не понял я.
— Две вам и две нам с отцом.
— Как это?..
— Сережа, мы с отцом развелись, когда ты был маленьким. Мы уже давно чужие люди. Нас связывали только дети, а теперь вы выросли…
«Хорошенькие дела…» — подумал я.
— Эта квартира, — мать окинула взглядом дедовский кабинет, где все осталось на своих местах, — единственное, что сохраняет память о нашей семье. Жаль, что вы и ваши дети этого не понимаете.
Мама подошла к письменному столу, открыла ключиком средний ящик и вытащила толстую тетрадь. Я узнал ее, так как видел совсем недавно. Это были мемуары деда.
— Здесь кое-что написано для тебя, — мама протянула мне тетрадь. — Я многого не понимала, я же не знала о часах, а дед писал так, что непосвященный не догадается… Я еще не показывала тебе. То есть тому… Но он ведь тоже мой сын! — вдруг возмутилась мама. — Я считала, что он… ты… в общем, недостоин.
Я взял тетрадь, перелистнул ее. Страницы с обеих сторон были покрыты ровным бисерным почерком деда.
— Мама, что же мне делать?
— Жить, Сережа. Просто достойно жить. Ты ведь еще не занимался этим по-настоящему. Ни в одном из вариантов.
Значит она считала, что те шестнадцать лет, которые провел на ее глазах мой благополучный двойник, тоже не были жизнью? Тогда чем же?
«Так испохабить собственную жизнь!» — в отчаянье подумал я.
— Где отец? — спросил я.
— Он в Бризании… Ах, ты же не знаешь… Это в Африке. Новое государство. Когда приезжает, живет здесь, в соседней комнате.
Мне необходимо было срочно все обдумать и прочитать мемуары деда. Я спросил, могу ли я остаться в комнате отца. Домой мне совсем не хотелось. Я боялся даже представить себе момент, когда нужно будет снова лезть под одеяло к жене.
— Смотри, Таня может рассердиться, — сказала мама, но я понял, что она рада.
— Понимаешь, ма… — я мучительно покраснел, не зная, как сказать ей об этом. — Я не умею… быть мужем.
— Вот оно что, — мама улыбнулась. — А я думала, ты уже научился в своих путешествиях по времени.
— Да вот как раз времени-то и не было… — я развел руками.
— Ну это не самое главное для того, чтобы стать мужем, — мама стала серьезной. — Тут как раз совсем необязательно иметь голову на плечах. Хотя… голова нигде не помешает. Не волнуйся, Сережа. Ты сам не заметишь, как это произойдет.
«Хорошенькие дела…» — опять подумал я.
И все же я не очень стремился побыстрее перейти этот рубеж. Поэтому позвонил Татьяне и довольно сухо сказал, что заночую у матери, она неважно себя чувствует.
По голосу жены я понял, что она в полном недоумении. По-видимому, подобная чуткость была мне раньше не свойственна.
С волнением углубился я в мемуары деда, открывая для себя его жизнь, которая ранее была известна мне лишь в отрывках. Я читал жадно, надеясь уловить в написанном совет или хотя бы намек на то, как мне жить дальше. Для кого же писал дед, если не для меня? Я рассматривал его судьбу, все время помня о том, что в руках у него находилась волшебная вещь, имелась чудесная возможность каждую минуту изменить ход своего существования и испробовать новый вариант судьбы. Но вскоре я почувствовал разочарование. Жизнь деда складывалась так, будто от него ничего не зависело. Начиная с девятнадцати лет она текла по строгим флотским законам, причем отсутствие выбора, казалось, совсем не тяготило его. Наоборот, он находил какое-то непонятное удовлетворение в исполнении приказов и предписаний, многие из которых казались мне идущими вразрез с его собственными желаниями.
Дед попал во флот по комсомольскому набору, когда учился на втором курсе юридического факультета университета. Выходило, что он совсем не намеревался стать моряком, а хотел быть юристом, однако никакого сожаления по поводу такого неожиданного поворота судьбы я не встретил на страницах его мемуаров.
После окончания военно-морского училища дед получил назначение на Крайний Север. Там он командовал тральщиком, потом эскадренным миноносцем. В этой должности его застала война.
