Курортная атмосфера неблагоприятно действовала на меня. Море шелестело, как купюры. Цикады звенели, как монетки. Вокруг было наглое торжество обнаженной откормленной плоти — пляжные девочки, преферансные мальчики, пьяные глаза, грязные тарелки.
Никого не пугал конец света. Боялись опоздать на поезд, пропустить фильм, занять плохое место на пляже, неровно загореть, потолстеть, похудеть — но конца света не боялись.
А мне все не давали покоя та старушка уборщица да женщина из шахтерского поселка со своей пятилетней дочкой. Несчастная девочка! Как я узнал в одну из ночей, ее отец был шахтером и погиб от взрыва газа. Мать тяжело болела почками, а в последнее время стала заговариваться. Она все повторяла:
— Вот уж скоренько, скоренько папка наш с шахты придет! Вот уж потерпи, доченька… Скоро он вернется.
Девочка начинала плакать.
Этот сон я отослал Регине и на следующее утро получил телеграмму: «ВОЗЬМИ СЕБЯ РУКИ ОСТАЛАСЬ НЕДЕЛЯ ПУТЕВКОЙ САНАТОРИЙ ОБЕСПЕЧУ».
Вдруг покатилось все, точно под гору. Публика стала шикать уже после основного пиратского сна, с которым раньше был полный порядок. Оставалось несколько концертов, в кармане был билет на самолет. Я недоумевал: что случилось?
Мы жили в гостинице «Ореанда» в Ялте. Утром после неудачного концерта в ресторан, где мы завтракали, прибежал администратор и сообщил, что часть публики вчера ничего не видела — никакого сна.
— Как? — спросил Петров.
— Что-то вроде телевизионных помех. Полосы, треск! Я клянусь. Мне сказали несколько человек.
Петров посмотрел на меня. Я пожал плечами. Мне уже было все равно.
— Это все твои выкрутасы со старушками! — жестко сказала Яна.
— А остальные видели? — спросил я.
— Видели. Я сам видел, — заверил меня администратор.
Я посмотрел не него. «Если видели такие, как этот, то дела мои плохи», — подумал я.
В тот вечер на очередном концерте я очень волновался. Что показывать публике? Как? Зачем, в конце концов?.. Петров был хмур, Яна — высокомерна.
Когда пришел наш черед, я вышел на сцену и стал вглядываться в зал, знакомясь с публикой. Петров в это время, как всегда, укладывал Яну на бочонки. Я старался не смотреть в их сторону.
Внезапно в третьем ряду я увидел свою дочь. Она сидела с курсантом в военной форме и глядела на меня. Наши взгляды встретились. Я мгновенно забыл обо всем.
С дочерью я не виделся больше года, после того как ушел из дома. Пытался однажды поговорить с нею, для чего подстерег у дверей школы. Она была, как мрамор, холодна.
Как мрамор, холодна…
И вот теперь я увидел ее в Ялте, повзрослевшую, в яркой шелковой кофточке, с курсантом. Я сделал ей знак, что вижу ее. Она не ответила.
В этот момент Петров уже усыплял зал. Я успел заметить, как дочь склонила голову на плечо курсанту и прикрыла глаза. Петров сделал пасс в мою сторону и прошептал:
— Работайте! Не отвлекайтесь!
Я снился дочери. У меня не было и минуты, чтобы хоть как-то продумать свой сон. Я вспоминал во сне, как мы с нею первый раз танцевали на турбазе, где проводили лето три года назад. В то лето она превратилась из девочки в девушку, за нею увивались студенты. В столовой турбазы по вечерам играла музыка. Студенты плясали в полутьме.
Я нашел дочь по глазам и пригласил ее танцевать.
— У меня же нога! — сказала она и постучала себя по гипсу.
Правая нога у нее была в гипсе. Она получила растяжение связок, когда играла в волейбол. Так что танцевала она теперь символически.
— Ничего, — сказал я. — Это как раз мне подходит. Не будешь прыгать, как сумасшедшая.
В раскрытое окошко столовой влетел пинг-понговый шарик. Тогда, три года назад, я поймал его и кинул обратно. Но сейчас, во сне, мне понравилось, как он светится изнутри, и тут же в окно влетел другой шарик, потом еще один… Сотни светящихся шариков прыгали по полу, отлетали от стен, звонко цокали. Дочь смеялась.
— А ты еще ничего, не такой старый, — сказала она.
Потом мы собрали шарики в два огромных рюкзака. Они приятно шуршали и были невообразимо легки.
Мы спустились к озеру и поплыли на этих рюкзаках по темной вечерней воде. В глубине озера светились рыбы. Над перекатом стлался узкий ночной туман. Вода была теплой и гладкой, как шелк…
— Стоп! — сказал голос Петрова. Я открыл глаза.
Петров с Яной сидели ни бочонках с пистолетами в руках. Ухо у Яны светилось. Петров разбудил публику. В зале возникла гнетущая тишина. Зрители тупо смотрели на Петрова и Яну. Потом в нескольких местах раздались неуверенные хлопки.
Я посмотрел на дочь. Ее лица я не увидел. Она спряталась за спинкой стула. Плечи вздрагивали.
Мы тут же ушли со сцены.
После концерта дочь подошла ко мне.
— Спасибо, — сказала она. — Ну зачем ты так? Это же неинтересно другим.
— Плевать мне на других, — сказал я.
— Это твоя жена? — спросила она.
— Ты как здесь очутилась? — сказал я, будто не расслышал.
— С мамой… Мы здесь уже давно. Сняли две комнаты…
— Вдвоем? Зачем они вам?
Она помялась.
— Втроем.
— Ты с этим военным мальчиком? — растерялся я.
Она печально и снисходительно посмотрела на меня:
— Мама вышла замуж.
Я присвистнул.
— Она тоже была на концерте?
— Нет… Ты только, пожалуйста, не вздумай ей сниться! — горячо зашептала она. — Я тебя прошу, пожалуйста!
— Хорошо.
Мы шли по набережной. Внезапно нас догнал администратор. Глаза его были круглы. По лицу текли струйки пота.
— Вас срочно требуют в гостиницу! Совершенно срочно!
— Что случилось?
— Никто из публики не видел вашего сна! Это безобразие!
— Я видела, — сказала дочь.
Администратор только рукой махнул.
В тот вечер состоялось еще одно выступление. Мы выступали на веранде двухэтажной дачи. Публики было человек тридцать. Привезли нас туда на черной «Волге». По дороге Петров провел со мною сеанс гипноза, чтобы вывести из кризиса.
Слава богу, пиратский сон получился. Меня попросили присниться еще. Я показал старушку уборщицу, а затем несколько сценок из гастрольной поездки: базар в Самарканде, женщину из шахтерского поселка, ялтинский ресторан. Это вызвало интерес.
После выступления был ужин. Пили шампанское, ели виноград. Потом подали коньяк. Несколько тостов провозгласили в нашу честь. Домой нас увезли в третьем часу ночи.
