— Правду люди говорят? — спросил он еще с какой-то надеждой.
— О чем вы? — Василий встал.
— «Мерседес» твой? Это все… твое? — жестом указал он вокруг.
— Машина моя. Остальное— собственность кооператива, — скромно отвечал Василий.
— Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! — громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. — Знал ведь, что не Полиграф ты, но верил… Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью буржуйской оказался… Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду требовать исключения из партии!
Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой нечесаной головой, покинул столовую.
— Неприятно получилось… — пробормотал Василий. — Кто ему донес?
— Не донес, а раскрыл ваше лицо, — выступила вперед Марина. — Нельзя двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами — настоящий коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует…
Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.
— Странные вы— люди… Старику немного осталось, ломать его, что ли? Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши революции, демократии… Ошейник сняли — спасибо. Дальше я сам пищу добывать должен. А вы грызитесь, — горько заключил Дружков и направился к выходу.
Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.
— Подумайте о моем предложении. Клиника за мои средства и за каждую операцию — десять тысяч. Долларов.
И вышел.
Заведеев подъехал к коттеджу Борменталя на желто-синем милицейском «уазике» и рысью побежал к дверям. На стук вышла Алена.
— Отец дома? — спросил участковый.
— Дома.
— Отдыхает?
— В шахматы играет с компьютером.
— С кем? — не понял Заведеев.
— С машиной. Проходите.
Участковый зашел в сени. Через минуту, вызванный дочерью, появился Борменталь в домашнем костюме.
— Приветствую, Дмитрий Генрихович, — козырнул Заведеев.
— Что-нибудь случилось? — спросил доктор.
— Председатель поселкового Совета просит вас на совещание.
— Да что стряслось? Воскресенье… — недовольно проговорил Борменталь.
— Время не терпит. По дороге расскажу.
Пока ехали в поселковый Совет, участковый рассказал Борменталю, что ситуация в деревне обострилась. Дружков со своим кооперативом взял в аренду близлежащие поля, по слухам, всучив большую взятку в райагропроме.
— На лапу дал. У них, у собак, просто, — прокомментировал Заведеев.
Мало того, Дружков приватизировал и местный магазин, в котором последний год, окромя водки раз в месяц, турецкого чая и детского питания «Бебимикс», ничего не водилось. Опять же дал на лапу в управлении торговли. В результате в магазине появилось молоко, масло, хлеб и некоторые другие продукты…
— Да, я знаю, — вспомнил Борменталь. — Жена говорила.
…Которые выдаются по талонам, причем талоны распределяет все тот же кооператив, то бишь Дружков.
— Собакам и людям — по одинаковой норме! — с негодованием сообщил Заведеев.
— Безобразие, — кивнул Борменталь.
И вообще, Василий зарвался, социальная напряженность в деревне растет, трудящиеся требуют защиты от Совета. С этой целью Фомушкин срочно сзывает совещание.
— Я лицо не административное, — возразил Борменталь.
— Вы очень нужны, — сказал участковый.
В холодном нетопленом помещении Совета, выгодно отличавшемся от офиса кооператива отсутствием всяческих удобств и загаженностью, участкового с доктором встретили Фомушкин и коллега Борменталя Самсонов. Оба были в полушубках и шапках.
Фомушкин, приземистый мужик с красным от ветра и алкоголя лицом, пожал Борменталю руку железными короткими пальцами.
— Присаживайтесь, товарищи, — указал он на ломаные стулья.
Кое-как сели. Фомушкин выложил на стол блокнот.
— Долго говорить не буду, — сказал Фомушкин. — Надо что-то предпринимать. Народ нас не поймет, если мы… Товарищ Самсонов, доложите.
Самсонов вынул из-за пазухи документ, оказавшийся письмом к главному санитарному врачу области, и зачитал его. В письме красочно описывались угроза эпидемий, многочисленные покусы населения, шумовые воздействия от лая и воя по ночам и прочие беды, свалившиеся на Дурыныши в связи с чрезвычайно высоким скоплением бродячих собак.
— Ну, положим, собак дразнят… — несмело возразил Борменталь.
— Проходу от них нет, вот и дразнят, — отрубил Фомушкин.
Заканчивалось письмо призывом принять срочные меры.
— Это не все, — сказал председатель. — Я санкционировал демонстрацию протеста населения против кооператива. Организатор — ваша жена, — показал он пальцем на Борменталя. — Дружков заявил альтернативную демонстрацию собак, я запретил. В конституции о демонстрациях собак ничего не говорится.
— Логично, — кивнул доктор Самсонов.
— Но и это еще не все, товарищи, — вкрадчиво вступил участковый. — Надо что-то делать с самим Дружковым. Псы без него — ноль, сколько их раньше было — и не мешали…
— Посадить его за нарушение паспортного режима нельзя? Он ведь все еще не прописан, — сказал председатель.
— Надолго не посадишь. Да и откупится. Денег у него больше, чем наш годовой бюджет, — сказал Заведеев.
— Чем пять бюджетов, — поправил Фомушкин.
— О чем мы говорим, друзья? — улыбнулся доктор Самсонов. — По существу, о собаке. Посадить собаку можно, но не в тюрьму — на цепь! Предлагаю именно так подходить к вопросу.
Фомушкин задумался. Видно было, что идея ему нравится, но он не видит методов ее осуществления.
— Как же так — председателя кооператива и на цепь? У него расчетный счет в банке, круглая печать…
— Если признать недееспособным… — вставил Заведеев.
— Нет-нет! У него вполне здравый ум, смекалка, вообще очень талантливый пес, — сказал Борменталь.
— Ловлю на слове! Пес! — засмеялся Самсонов.
— Кстати, вы не выяснили, кем был тот потерпевший, помните? Три месяца назад, на шоссе? — спросил Борменталь участкового.
— Кажется, не установили личность, — сказал участковый.
— М-да. Пересилили собачьи гены… — вслух подумал Борменталь.
— Как вы сказали?
— Нет, это я так.
— Вам решать, Дмитрий Генрихович, — сказал Фомушкин. — Сумели его человеком сделать, сумейте поставить на место.
— Как это?
