Ведь нас связывало только одно — Страна чудес. Страна чудес — это то, в чем нам обоим отказано. Я отказала ему в его Стране чудес — он отказал мне в моей.
— Мне очень жаль, — наконец сказала я Лео. Поворачиваясь к нему — собираясь с силами, чтобы встретить его боль и его отказ, — я положила ему руку на плечо и приняла назначенную мне кару.
Наказание настигло меня в виде муки и упрека, стоявших в больших глазах Лео. Глядя на его искривленные губы, можно было понять, какое усилие он делал, чтобы не обвинять меня больше ни в чем. Щеки его впали, и я с болью в сердце осознала, что причинила Лео больше страданий, чем тиф.
— Нет! — Вскрикнув, Лео схватил меня за руку, как тонущий хватается за крепкий канат, поднес ее к губам и страстно поцеловал. — Нет, я не поверю ни единому слову. Ты все еще моя Алиса, мое сердце. Может, мне и нельзя быть с тобой, но я не могу допустить мысли, что ты не та женщина, которую я знаю и люблю. Скажи мне по крайней мере это. Прошу тебя!
Но было ясно: что бы я ни сказала, всего будет мало. Когда ты в Зазеркалье, все совсем не так, как кажется.
— Моя любовь к тебе неизменна. Мое сердце принадлежит тебе, оно твое навсегда. Я не могу изменить ни прошлое, ни сказанное другими. У меня был шанс… позволить… использовать себя… чтобы заручиться молчанием мистера Рескина, ибо он вопреки твоей уверенности вовсе не друг ни тебе, ни мне. Но я не могла пойти на это… а значит, я та самая женщина, которую ты любишь!
Закрыв глаза — то ли от моих слов, то ли от боли, которую они ему причинили, — Лео закусил губу, стараясь удержаться, чтобы не задать еще один вопрос, который в конце концов все равно вырвался наружу:
— Он… он когда-нибудь прикасался к тебе?
— Мистер Рескин? Нет.
— Нет… Доджсон?
Руки на моих плечах, губы на моих…
— Я не помню… ты должен мне верить! Я была ребенком… и я не… я не понимала, что… что происходит. Знаю лишь одно: через какое-то время ему запретили видеться со мной. И с тех пор я и пяти минут не провела в его обществе, пока он не сделал для тебя мою фотографию.
Подавляя стон, Лео прижал палец к моим губам и притянул меня к себе, своей нежностью показывая, что прощает меня. Прижимаясь головой к груди Лео, я услышала биение его сердца, выстукивающего мое имя, и на какой-то миг почувствовала, что обрела покой.
— Что же мне делать? — прошептал Лео, касаясь губами моих волос. — Что я буду делать без тебя?
— А я без тебя? — Моя оборона дала трещину. Я подумала о том, что будет завтра, послезавтра, о дне, что последует за ним, о неделях, месяцах и годах, в течение которых я не увижу его, не услышу его голос, не узнаю, о чем он думает, о чем болит его сердце. Никогда больше мне не почувствовать себя такой любимой, как сейчас. И, осознав это, я уже не могла остановить свои устремившиеся вперед мысли, мысли о том, чего я лишаюсь. Мне не придется больше видеть, как он в задумчивости приглаживает усы двумя пальцами, слышать его веселый смех, невинный и чистый, как смех ребенка, наблюдать его ничем не замутненную радость жизни, легкость в общении, реагировать на его юмор, его любовь.
Он называл меня просто Алиса. Никаких других слов не требовалось. Не «дорогая Алиса», не «Алиса, моя радость», не «мисс Алиса». Я просто была его Алисой.
— Я не могу уйти. Не могу тебя оставить. — Объятия Лео стали крепче. — Мне не хватает сил.
— Мне тоже. — Я заплакала, теперь уже тихо, благословляя его своими слезами. На меня снизошла почти умиротворяющая печаль. Мне безумно хотелось забыться в объятиях Лео, пока меня силой не оторвут от него.
— Вот. — Не снимая мою голову со своего плеча, Лео достал из нагрудного кармана что-то блестящее и протянул мне. Ярко блеснули отразившиеся от камней солнечные лучи.
— Что это?
— Твоя заколка. Она упала, когда… когда мы были… Словом, я вернулся и поднял ее.
Я взяла маленькую серебряную заколку, украшенную россыпью бриллиантов, и сжала ее в ладони. Заколка оказалась холодной и на удивление тяжелой.
— Это заколка Эдит, — прошептала я, закрывая глаза. — Она одолжила ее мне. Я была так счастлива… она была так счастлива…
В эту минуту раздался крик, который доносился из противоположного конца сада:
— Алиса, скорее! О, Алиса… иди, пока не поздно!
Звала Рода, стоявшая у калитки сада, она бешено махала руками.
Я вскочила, внезапно почувствовав прилив сил к каждому нерву, к каждому мускулу своего тела. Сердце бешено билось, я знала, что меня ждет, и знала, что делать.
Я побежала. Лео до последней минуты держал меня за руку, мои пальцы касались его пальцев, и вот между нами ничего не осталось. Ничего, кроме правды. Но вот я услышала его крик:
— Беги, я подожду тебя!
— Нет! — Я не стала оглядываться. Я смотрела только вперед. Мои пальцы еще крепче сжали заколку, застежка впилась в ладонь, но я не ослабила хватку. Я бежала, едва касаясь земли, калитка, которую только что захлопнула Рода, еще продолжала болтаться на петлях. — Нет, не жди… Ради Бога, уходи сейчас, пока я в силах держаться!
Тогда я могла держаться. Только вбежав в дом, где уже слышались настойчивые, громкие голоса, хлопанье дверей, отчаянный вопль, я поняла, что у меня нет сил видеть, как и он покидает меня.
В ту минуту мое сердце раскололось надвое. Одну половину взял с собой Лео, другую — моя сестра. Я попрощалась с обоими и знала, что эти потери невосполнимы.
Мою сестру Эдит хоронили в чудесный июньский день. Солнце светило так ярко, а птицы заливались так громко, что это могло либо усугубить боль, либо успокоить ее.
Эдит положили в гроб в свадебном платье, которое доставили накануне. Рода, Вайолет и я шли за гробом, облаченные в платья подружек невесты, которые выбрала для нас сама Эдит. Вместо привычного венка на крышке гроба покоился свадебный букет. Обри Харкурт страдал больше всех. Его рыдания не умолкали на протяжении всей службы.
Принц Леопольд нес гроб среди прочих. На его левом рукаве была черная шелковая лента. Многие из присутствующих, заметив, как он печален и бледен, отметили его привязанность к семье декана.
Наши взгляды встретились лишь раз. Когда гроб поставили на постамент, принц отошел назад и сел. Но, прежде чем сделать это, он остановился, повернулся и пристально посмотрел мне в лицо. Увидев в его прекрасных голубых глазах печаль, а на лице безмолвное горе, я поняла, что на самом деле у него на сердце. Не отводя взгляда от его глаз, я поднесла пальцы к губам, поцеловала их и послала ему воздушный поцелуй. Мои глаза обжигали слезы, и я ничего не видела, кроме лившегося через витражи окон великолепного света.
Моя любовь прошествовала по проходу между рядами прочь от меня. Я знала, что никогда больше не увижу его.
Глава 14
Каффнеллз, 1914
