– Стоять! – рявкнул Коробчук, не выпуская из рук крестьянина. – Куда пошел?!!
Мужчина пожал плечами. На нем был грязный мокрый плащ и такие же сапоги.
– Станция скоро, выхожу.
Захаров сощурился.
– Здравствуй, Дуня, Новый год… До Владыкина еще полчаса, куда ж ты собрался так рано? Молодец, Коробчук, хвалю за бдительность.
Лейтенант не глядя сунул смятый документ прямо в лицо пьяненькому мужичку, от чего тот сел на лавку. Не спуская с незнакомца пристальных глаз, Захаров двинулся к нему. Следом, положив руку на кобуру, зашагал Коробчук.
«Ну вот оно, – подумал Владимир, глядя на приближающегося к нему большевика. – Не обманулся…»
Ему помогло то, что проход между вагонными лавками был узок, и красные могли идти только в затылок друг другу. Подпустив старшего на близкое расстояние, Сабуров четким ударом в живот вырубил его и с силой толкнул на шедшего следом красноармейца. Тот с руганью повалился на пол под тяжестью тела командира. Раздались испуганный визг бабы с бидоном, встревоженные возгласы пожилой пары. Но Владимир уже рванул на себя холодную дверь тамбура и бросился в соседний вагон.
– Уйдет – живым шкуру сниму… – с трудом просипел Захаров, держась за живот и пытаясь подняться с пола.
– Понял, – отозвался Коробчук и, грохоча сапогами, кинулся вдогон.
Сабуров, задыхаясь, бежал по полупустым вагонам пригородного поезда. Мелькали сонные лица пассажиров. Владимир чувствовал на себе чужие удивленные взгляды…
Пару раз на бегу он оглянулся. Боец с наганом в руке пока что отставал от него.
«Надо прыгать, – подумал Владимир. – Иначе никак. Я могу его застрелить, но тогда они сообщат по линии – и привет… Я нахожусь в пограничной зоне, и они перероют здесь каждый сантиметр».
В одном из тамбуров он разбежался и сильно пнул сапогом дверь вагона. Она с жалобным скрипом распахнулась наружу. В лицо ударил холодный резкий ветер, смешанный с горьким дымом сгоревшего угля. Поезд ехал мимо густых зарослей кустарника.
С силой оттолкнувшись от подножки, Сабуров кубарем полетел под откос…
А через полминуты в тамбур влетел потный, запыхавшийся Коробчук. Он сразу все понял, высунулся из открытой двери и с бессильной ненавистью заорал непонятно кому:
– Сто-о-ой! Застрелю-ю-у, гад!!!
И бессмысленно выпалил из нагана в небо. Словно издеваясь над ним, пронзительно заревел паровоз да закричали вороны, кружась над голыми ветвями деревьев.
С раннего утра 6 ноября на Дворцовой набережной Ленинграда, с недавних пор именовавшейся набережной 9 Января, толпились, несмотря на неприветливую погоду, люди. Набережная была празднично украшена красными флагами. Облокотясь на гранитный парапет, хохотали студенческие по виду компании. Солидно прогуливались нэпманы с хорошо одетыми спутницами, то и дело подъезжали извозчики и автомобили. Бойко сбывали свой товар продавцы кваса и семечек. Деловито настраивал трубы духовой оркестр.
По Неве медленно двигался украшенный флагами расцвечивания крейсер «Аврора» – символ Октябрьской революции. Немного постояв у моста Лейтенанта Шмидта – в том месте, откуда сделал выстрел по Зимнему дворцу в 1917-м, – он шел теперь к Республиканскому мосту. Правительственная комиссия решила, что в самом центре города, рядом с Зимним, «Аврора» будет смотреться эффектнее.
По набережной туда-сюда прогулочным шагом двигался с рупором в руках полный экскурсовод в очках. Он монотонно, на одной ноте, без пауз и знаков препинания говорил:
– Товарищи ленинградцы и гости нашего города с девяти ноль ноль у вас будет возможность посетить с экскурсией легендарный крейсер «Аврора» вы сможете осмотреть ту самую пушку из которой комендор Евдоким Огнев сделал исторический выстрел двадцать пятого октября семнадцатого года а также ознакомиться с устройством корабля продолжительность экскурсии сорок минут стоимость билета рубль для членов профсоюза пятьдесят копеек для студентов вузов бойцов и командиров Красной Армии двадцать копеек для детей десять копеек для матросов и командиров Морских Сил Балтийского моря бесплатно. Товарищи ленинградцы…
В рубке крейсера находились двое – сорокапятилетний моряк в черном кителе со знаками различия командира корабля 1-го ранга и его ровесник – старпом. Оба молча смотрели на празднично украшенную набережную.
– Ну что, прибыли? – вздохнул командир после большой паузы. – Почти то место, где десять лет назад стояли…
– То, да не то, Лев Андреевич, – неопределенно усмехнулся старпом.
– В каком смысле?
– Ну как же… И город не так называется. И мосты тоже. И крейсер – учебный, а не боевой. Да и вы тогда мичманом были.
– Угу, и стрелять никуда не надо, – в тон продолжил командир.
Оба переглянулись и вздохнули.
– Отдать якоря, – приказал командир.
– Есть! – четко отозвался старпом.
Якорь «Авроры» с грохотом обрушился из клюза в ледяную невскую воду. Толпа, стоявшая на набережной, взорвалась аплодисментами. Оркестр грянул почему-то «Гибель “Варяга”».
Скребцова, стоявшая среди публики, усмехнулась углом рта. На ней было простенькое пальтишко, на голове красный платок – работница с фабрики, да и только. Она следила глазами за кораблем, лузгая семечки и аккуратно сплевывая шелуху в кулак.
Чуть поодаль, облокотившись на парапет, стоял Карпов в сером дешевом пальто и кепке, его невозможно было отличить от парня-рабфаковца. Чекистка как бы невзначай взглянула на него, затем перевела взгляд дальше. Там и сям в толпе людей мелькали ее подчиненные, слившиеся с обычными гражданами. Кто-то из них был под руку с барышней, кто-то читал утреннюю газету, кто-то болтал и смеялся в кругу приятелей…
У набережной стоял большой паровой катер, на который был переброшен трап. Толстый экскурсовод в очках меланхоличным голосом урезонивал немедленно образовавшуюся очередь:
– Не толпимся, граждане, не толпимся. Экскурсии проводятся до двадцати ноль ноль, все желающие успеют посмотреть. Полтинник для членов профсоюза, двугривенный – для бойцов Красной Армии…
К Скребцовой скучающей походкой подошел Карпов, попросил закурить. Прикуривая, чуть слышно произнес:
– Чисто пока.
– Это пока, – так же неслышно ответила девушка. – Появится еще.
Карпов с усмешкой кивнул и ленивой походкой скучающего человека двинулся дальше по набережной. Скребцова, оперевшись ладонями о холодный гранит парапета, задумчиво смотрела на Неву.
Ей вспомнился родной дом – тот самый, который отец построил в 1910-м возле старой сабуровской мельницы. И тот день, когда она, пятнадцатилетняя и глупая, сидела под иконами за чисто выскобленным деревянным столом и, высунув от усердия язык, выводила на серой бумаге корявые строки:
«Дорогой Владимир Евгеньевич! Я так рада, что вы бьете проклятых германцев в хвост и в гриву и награждены чином поручика за храбрость в атаке, как я об этом прочла в журнале “Искры”, и еще там ваш художественный портрет в разделе “Герои и жертвы Отечественной войны”. Я за Вас все время молю Господа Бога, чтобы Он сохранил Вас в окопах… проливая кровь за Веру, Царя и Отечество. У нас тут все по-прежнему, все дожди в последнее время, а ко мне уже сватается Семен Захаров…»
