– Нет, я имею в виду, что вы… не отсюда. Из-за границы, да?
Сабуров нахмурился.
– Да нет же… Почему из-за границы? Странная у вас фантазия, Лена.
Она проводила глазами проехавший мимо потрепанный легковой «ФИАТ», вздохнула.
– Да не фантазия это. Как заплатить за трамвай, не знаете… Что с офицерами не церемонятся – тоже. Назвали Днепропетровск по-старому. Были в Риге… Да и Каменноостровского проспекта нет давно – есть улица Красных Зорь… Я наблюдательная просто. Как там буржуазная Рига?
Владимиру стоило невероятных усилий усмехнуться. Елена смотрела на него с болью.
– Мне пора идти, Лена, – проговорил он. – Спасибо вам… за то, что отвлекли контролера. И вообще…
– Проводите меня еще немного, – тихо попросила девушка.
– Прошу меня извинить, я спешу, – глухо вымолвил он.
Сабуров поклонился девушке и торопливо бросился куда-то в сторону от трамвайной остановки. На полпути он обернулся, словно боясь чего-то. Елена стояла на месте и смотрела ему вслед.
Серый, холодный ноябрьский день был в самом разгаре. «Аврора» по-прежнему стояла на якоре недалеко от берега. И так же толпился народ у парапета набережной 9 Января, любуясь старым, заслуженным кораблем. Между бортом крейсера и гранитной пристанью напротив Адмиралтейства то и дело сновал паровой катер, подвозя очередные партии экскурсантов.
И Даша Скребцова, дрожащими от холодного ветра пальцами раскурив очередную папиросу, вновь и вновь скользила по толпе внимательными, напряженными глазами.
Раннее зимнее утро здесь, в глухом углу Псковской губернии, было искристым, ярким и звонким. Проснувшаяся Даша даже не поверила сначала, что все это есть на самом деле – и режущий свет раннего солнца, льющийся в окна, и тепло ватного одеяла, и вторая подушка на постели с ней рядом… Сонно потянулась, крепко зажмурилась.
Перед глазами тут же встало не то видение, не то недавний сон: Владимир и она вместе идут по питерской набережной, там, где сфинксы. На нем офицерский китель, на ней – белое платье. И так нежно, ласково плещет Нева в старый камень набережной…
Она резко открыла глаза, повернулась на бок. Рядом никого не было.
– Володя, – негромко позвала она.
Никто не отозвался, и она вскочила с постели – в длинной ночной рубашке до пят.
В комнате не было никого. На столе стояли кружка молока, блюдце с творогом, лежал большой ломоть ржаного хлеба. И там же лежал исписанный крупным почерком лист бумаги. Она сразу все поняла, сердце застонало от боли, но, сжав волю в кулак, Даша заставила себя взять письмо.
«Моя дорогая спасительница, – было написано там, – прости меня, если сможешь, за такую форму прощания, но глядеть тебе в глаза было бы слишком тяжело. Я уезжаю на Дон, в организацию генерала Алексеева, сражаться с большевиками. К этому зовет меня мой долг офицера. Надеюсь, что ты поймешь меня, как понимала до этого… Вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся, слишком много вокруг крови. Но я всегда буду помнить, что ты дважды спасла меня от смерти. О ране не беспокойся. Я уже почти совсем здоров. Пожалуйста, кланяйся Катарине. Твой В. Не знаю где, февраль 1918 года.
P.S. Я взял на память твою карточку, буду беречь».
Раздались шаги. Это была Катарина, она вошла в комнату с охапкой дров. Расспрашивать ее было бессмысленно, Даша знала, что ночью Катарина ездила на соседний хутор.
– Он ушел, – тяжелым, окаменевшим голосом выговорила Даша.
Катарина, все поняв, подошла к ней, крепко обняла.
– Они как больные, – шепотом, с сильным акцентом произнесла Катарина. – Они не знают, что дом, печь, хлеб, дети – самое важное. Им все время нужно стрелять кого-то… Доказывать…
Она говорила что-то еще по-эстонски, но Даша уже не слышала. Она сидела в ночной рубашке, уронив руки с письмом на колени, и слезы медленно катились по ее лицу.
– Даша, – позвал ее кто-то.
Девушка вздрогнула. Голос был знакомый.
Обернувшись, она удивилась, увидев перед собой Семена Захарова. Тот был в форменной шинели, шлеме. «Черт, как неловко, – мелькнула мгновенная мысль, – ведь если Сабуров увидит меня с ним, сразу поймет, в чем дело…»
– Здравствуй, Даша, – повторил Захаров с робкой улыбкой.
– Здравствуй, Семен, – чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение против этого ненужного навязчивого человека, ответила Даша. – Ты что здесь забыл?
– Ничего. Я к тебе, Даша.
– Мы что-то недоговорили в последний раз?.. По-моему, все. Я на задании, Семен, ты мне мешаешь. Уходи.
– Я тебя уже год не видел, – взгляд Захарова был полон тоски. – Просто посмотрю…
Она усмехнулась, понизила голос.
– Захаров, мне что – перевод в тайгу тебе выхлопотать? Чтоб ты оттуда не смог в Ленинград ездить? Где ты сейчас служишь, я не помню?..
На губах Семена появилась ухмылка.
– Не веришь? – подняла брови Даша. – Могу устроить!
Но он не слушал ее.
– Все забыть его не можешь, да?.. – шипящим шепотом произнес Захаров. – Офицерика своего?.. А его, между прочим, уже того… Вышел весь, на ходу причем.
Она вздрогнула, как от удара.
– Что ты болтаешь?
– Ага, – кивнул Захаров. – Сегодня ночью эстонскую границу перешел. А утречком мы его в поезде – хоп, проверка документов. Ну, он, сердешный, сначала на нас кинулся, а когда понял, что дело табак, то на полном ходу из вагона… К тебе, небось, рвался…
Даша, не обращая внимания на окружающих, шагнула к Захарову, схватила его за ворот шинели.
– Это правда? Говори!
К ним, расталкивая публику, бросился молодой милиционер в новенькой черной шинели:
– А ну руки убери от чекиста, гражданка! Предъяви документы!
Даша, не глядя на милиционера, левой рукой вынула из кармана пальто и ткнула ему в лицо раскрытое удостоверение. Милиционер, обалдело козырнув, поспешно отскочил прочь.
– Это правда? – повторила она нетвердым голосом.
– Вот тебе, Даша, святой истинный крест, – ухмыльнулся Захаров, высвобождаясь.
Она взглянула на него в упор.
– Если выяснится, что это вранье, пойдешь под трибунал. Если выяснится, что правда, – тоже. Уяснил?
Даша резко оттолкнула Семена от себя и быстро пошла вдоль набережной. Захаров, немного придя в себя, крикнул вслед:
– Даша! Даш! Да пошутил я!..
Но она не услышала.
У бакового орудия крейсера «Аврора» толпилась очередная экскурсия. Порядком уже охрипший экскурсовод в очках заведенной скороговоркой бубнил:
– …сейчас на корабле стоят более современные орудия, калибром 130 миллиметров, а тогда стояли 152-миллиметровые, системы Канэ. Вот из такого вот орудия и был произведен исторический выстрел. Это произошло 25 октября в 21 час 40 минут…
