– Фон Фиркс, Елена Оттовна, – устало, ровно заговорила Елена, – 1902 года рождения, из бывших дворян. Место рождения Санкт-Петербург, отец – Отто Карлович фон Фиркс, действительный статский советник, камергер, мать – Александра Владимировна фон Фиркс, урожденная Искрицкая, оба расстреляны в 1918 году…
– Да не твоя фамилия, дура, – добродушно сказал Мессинг. – Подружки твоей.
– А… – Елена вздохнула. – Скребцова Дарья Павловна, 1900 года рождения.
– Че-го?!!
Елена удивленно обернулась. Но Мессинг уже напустил на лицо равнодушное выражение.
– Скребцова Дарья Павловна… – начала повторять Елена.
– Да понял я, понял, – перебил он. – Ладно, наведу справки. – Он приблизился к девушке, осторожно положил ей ладонь на голую спину. – А где ты будешь юбилей Октября отмечать, а?
– Не знаю еще, – пожала она плечами.
Мессинг шагнул к выходу из комнаты, в дверях остановился и пристально взглянул на Елену.
– Значит, никаких новых контактов с бывшими офицерами у тебя не было, я правильно понял?
– Ну я же сказала, – медленно отозвалась девушка.
Мессинг хмыкнул, послал ей воздушный поцелуй и вышел из комнаты.
Елена тяжело опустилась на постель, уронив голову в подушку…
Владимир рискнул тронуться с места, только когда убедился в том, что милиционеры убрались с кладбища. Скорбный, завывающий звук автомобильных моторов был слышен, наверное, на всем острове. Потом наступила тишина, прерываемая только шелестом ветвей деревьев.
Сабуров осторожно поднялся со скамьи, поклонился в последний раз могиле деда, на которой случайно (или нет?) оказался и двинулся вдоль кладбищенской стены. Куда теперь? Никаких мыслей по этому поводу у него не было. Ясно, что нужно было пробраться в центр, но как это сделать? Наверняка милицейское оцепление простоит на набережных до утра…
Звук, раздавшийся из-за покосившегося металлического креста, заставил Владимира вздрогнуть. «Засада!» Он мгновенно выхватил браунинг, но тут же понял, что тревога была ложной: на него смотрели бесконечно испуганные детские глаза.
– Ты откуда тут? – хриплым шепотом спросил Сабуров первое, что пришло в голову.
Беспризорнику, судя по всему, было лет пятнадцать, не больше. Он смотрел на Владимира с неприкрытым страхом.
– Не бойся, я не из милиции, – поспешно сказал Сабуров.
Паренек недоверчиво усмехнулся.
– Ага, а сам с пушкой ходишь…
Сабуров спрятал браунинг.
– Не знаешь, как выбраться отсюда в центр? – спросил он у беспризорника. – Они за мной охотятся…
Беспризорник хмыкнул.
– Ага, заливай больше… Я на Васильевском всех урок знаю.
– Кого? – удивился Владимир.
– Ты что, не блатной? – удивился в ответ беспризорник.
Сабуров вздохнул.
– Слушай, парень. Мне нужно в центр, так, чтобы не попасться милиции. Сможешь тихо вывести меня с кладбища в Гавань?
Беспризорник задумался.
– А что дашь?
– Советские деньги устроят?
Глаза беспризорника вспыхнули неподдельным интересом.
– Советские?! А ты что – несоветский?!..
Владимир молчал.
Беспризорник решительно поднялся с кучи опавших листьев и подтянул штаны.
– Пошли, – он повелительно мотнул головой куда-то в сторону.
Идти оказалось не так уж далеко. Где-то на западной окраине кладбища Владимир и его проводник перебрались через стену и сразу же оказались в лабиринте портовых складов. Ветер стал злее и резче, чувствовалась близость моря.
Примерно через десять минут ходьбы беспризорник остановился перед какой-то деревянной дверью и коротко, решительно постучал. После большой паузы дверь открылась. На пороге стоял коренастый кривоногий человечек, судя по всему, сильно заспанный и весьма недовольный жизнью.
– Ну чего надо, Смола? – буркнул он, глядя куда-то в сторону.
Вместо ответа беспризорник склонился к нему и приглушенно забормотал что-то. Сколько Сабуров не вслушивался в это бормотание, он так и не смог разобрать ни слова.
Наконец кривоногий тяжко вздохнул и, почесав в затылке, взглянул на Владимира.
– Чем платить будешь?
– За что? – удивился Сабуров.
– Как за что? – в свою очередь удивился кривоногий. – Тебе ж в центр надо?
– Ну, надо, – согласился Владимир. – А ты что…
– А я ничего, – напористо перебил кривоногий. – Я через полчаса в Екатерингофку иду. Идешь со мной или нет?
Сабуров с готовностью полез в карман за деньгами. Три червонца вполне удовлетворили кривоногого, и он ушел переодеваться. А беспризорник, получив от Владимира свой червонец и не попрощавшись, шмыгнул куда-то в подворотню.
Через полчаса Сабуров, ежась от ледяного ветра, стоял на корме маленького парового катерка, который, оглушительно стуча машиной и яростно дымя высокой трубой, шел по Финскому заливу. Тьма была – хоть глаз выколи, и Сабурову все время казалось, что вот-вот из этой тьмы возникнет какой-нибудь ГПУшный корабль, который возьмет катерок на прицел пушек. Но шло время, а ГПУшный корабль и не думал появляться. Катерок усердно одолевал волну за волной. Кривоногий человечек, облаченный в бушлат и тельняшку, возник рядом и, посапывая носом, некоторое время стоял молча.
– Скоро уже придем? – спросил Владимир.
– Скоро. Вон уже Галерный. – И человечек ткнул пальцем в темноту, где решительно ничего не было видно.
Высадка прошла на удивление обыденно. Катерок попросту подвалил к берегу Екатерингофки, и Владимир на ходу выпрыгнул на сушу. Он не успел ничего сказать на прощанье человеку, с которым так и не познакомился, но который – он был уверен в этом – служил Советской власти не по своей воле…
Насколько помнил Сабуров, он находился в той части города, где улицы носили «прибалтийские» названия – Эстляндская, Лифляндская, Курляндская. Вокруг высились портовые склады, молчаливые и пустынные. Свернув на более-менее широкую улицу, Владимир взглянул на табличку с названием, висевшую на углу дома. «Кажется, это Рижский проспект», – подумал он. Но надпись на табличке гласила «Проспект Огородникова».
Троцкистская демонстрация, вышедшая ранним утром 7 ноября на Марсово поле, оказалась далеко не такой представительной, как предполагали ее организаторы. Но и малолюдной называть ее язык бы тоже не повернулся. Не меньше тысячи человек рабочего вида столпились на площади, вздымая над головами нарисованные от руки транспаранты с лозунгами «Выполним завещание Ленина!», «Назад, к Ленину!», «Повернем огонь направо – против нэпмана, кулака и бюрократа!», «За подлинную рабочую демократию!», «Да здравствуют вожди мировой революции – Троцкий и Зиновьев!». Посовещавшись, демонстранты нестройной колонной двинулись по направлению к улице Халтурина.
