– Я не думаю, товарищи, – негромко, но отчетливо заговорил Сталин, – что в этот знаменательный день мы должны тратить время на пышные речи и церемонии. Мы, большевики, против пышных речей и церемоний. Именно поэтому мы и победили десять лет назад. И победили навеки!
Площадь Восстания, казалось, взорвалась от радости. Грянули бешеные аплодисменты. Восхищенные люди вставали на цыпочки, чтобы увидеть вождей, движущихся по направлению к автомобилям. Наиболее удачливым удавалось протиснуться поближе и пожать руку Сталина и Ворошилова. Вспыхивали блицы фотокоров ленинградских газет, трещали кинокамеры.
Стоявшие в людской толще троцкисты обменялись многозначительными взглядами и кивками. И тут же все трое начали совать в руки стоящих рядом людей листовки, отпечатанные на тонкой белой бумаге…
Между тем Сталин, Ворошилов и Киров, пожимая тянущиеся к ним со всех сторон руки, добрались до автомобиля. Захлопнув за ними дверцу, начальник охраны вскочил на переднее сиденье и кивнул водителю:
– Поехали!
Заурчав, черный «Паккард» развернулся на площади, обогнул памятник Александру III и, набирая скорость, помчался по проспекту 25 Октября по направлению к центру. Вторая машина ехала за ним. Но толпа с площади Восстания не расходилась. Люди продолжали возбужденно обмениваться впечатлениями – большинство ленинградцев видели Сталина и Ворошилова воочию впервые в жизни.
Один из троцкистов – блондин средних лет – сунул листовку в руку плечистому спортсмену, стоявшему в первых рядах. И тут же почувствовал, как его пальцы попали в железный капкан руки спортсмена…
– Эй, ты чего? – скорее обиженно, чем неприязненно спросил блондин и сделал попытку вырваться. Но спортсмен держал его крепко.
– А ты чего тут за листовки людям суешь? – лицо комсомольца налилось злобой. Он мельком глянул на текст листовки и буквально запунцовел от эмоций. – За Троцкого стоишь, гад паршивый?!
Блондин резким ударом сбил комсомольца с ног и бросился бежать. Но девушка-комсомолка, отскочив в сторону, ловко подставила ему ножку. Блондин полетел носом на булыжник площади.
– Держите его, держите, товарищи! – орал спортсмен, поднимаясь с земли. – Он за Троцкого, гад, за Троцкого агитирует!
Толпа кинулась на крик. Блондина скрутили, кто-то повис у него на спине. Отчаянно заливались милицейские свистки. Двое других троцкистов – седой и рыжий, – переглянулись и быстро исчезли в людском водовороте.
Карпов, сунув руки в карманы и слегка раскачиваясь, стоял у окна, выходившего на улицу Дзержинского. По ней по направлению к Адмиралтейству двигался поток праздничной демонстрации. Люди несли транспаранты с надписями «Да здравствует 10-летие Октября», «Руки прочь от С.С.С.Р., мистер Чемберлен!», «Вечная память героям революции!». Мелькали и другие лозунги: «Исключить Троцкого и Зиновьева из рядов ВКП(б)!», «Вычистить из партии троцкистскую оппозицию!».
Отвернувшись от окна, чекист взял со стола стакан с остывшим кофе, отхлебнул, скривился и только тогда перевел взгляд на сидевшего перед ним на стуле Захарова. Вид у бывшего замначальника линейного отдела ГПУ был жалкий. Знаки различия с гимнастерки были содраны, лицо в синяках и кровоподтеках. Руки безвольно лежали на коленях.
– Знаешь, Захаров, – медленно заговорил Карпов, – у меня ночью еще были какие-то сомнения насчет тебя… Думал – ну, может, вербанули враги, сломали на чем-то, всякое бывает. А ты ведь вон какой оказался… Идейный враг Советской власти. Не хочешь разоружаться перед ней даже в день великого праздника…
Он подошел к Захарову, рукой вздернул его за подбородок, заглянул в мутные глаза.
– Еще раз повторяю, Захаров. Чем скорее ты о себе расскажешь всю правду, тем легче тебе будет потом. Наш пролетарский суд – самый гуманный суд в мире, учти это… Ну? Будешь говорить?
– Захаров Семен Игнатьевич, 1897 года рождения, – монотонным голосом заговорил арестованный, – уроженец деревни Сабуровка Ленинградской области, член ВКП(б) с 1920 года. Жена – Елизавета Кирпотина, расстреляна белыми в 1919 году. Сын Владимир, 8 лет, учится в первом классе школы первой ступени…
– Плевать мне, в какой школе твой так называемый сын учится, – перебил Карпов. – Ты про себя всю правду скажи…
Захаров вскинул на своего мучителя несчастные глаза.
– Почему вы мне не хотите верить, товарищ?
– Не называйте меня товарищем, гражданин Захаров, – поморщился Карпов. – Вернее, господин Захаров…
– Я еще раз повторяю – я требую встречи с начальником управления Мессингом, – упрямо произнес Захаров. – Имею для него важную информацию.
– Какую?! О том, что некто Сабуров отправил со станции Ленинка телеграмму?! Это ты называешь важной информацией?!
Захаров перевел дыхание.
– Сабуров враг. Он еще в девятнадцатом с оружием в руках дрался с Советской властью… Он по всем признакам перешел границу и направлялся сюда… А в Ленинграде у него сообщник, некто Сазонов! Достаточно выявить человека, который на Главпочтамте спрашивал телеграмму на это имя, и заговор раскрыт. Его приметы – тридцать лет, кепка, усы…
Карпов вздохнул.
– Захаров, ты хочешь, чтобы мы пол-Ленинграда взяли, да? Всех усатых парней в кепках?.. Ты этого хочешь, скотина вражеская?
В кабинете повисла пауза.
– Знаешь, Захаров, – заговорил снова чекист, – сигнал, который мы получили относительно тебя, звучит гораа-аздо убедительней. О том, что ты, бывший прапорщик царской армии, а в ноябре семнадцатого ты, кстати, и подпоручика еще успел получить, мне сегодня ночью из Москвы позвонили, из архива… подняли твой послужной список… Так вот, ты лично выпустил на свободу агента буржуазной разведки, знакомого тебе по старой памяти.
Захаров вскинул голову.
– Я же объяснял вам! Мне же приказал мой непосредственный начальник Лепковский, который состоит в сговоре с Сабуровым! Я сам никогда его не выпустил бы!.. А… а насчет прапорщика… я не был, во-первых, в царской армии, потому что получил прапорщика уже в марте семнадцатого… А во-вторых, я же разлагал свой полк, я вел агитацию против войны! Я первым снял офицерские погоны в ноябре семнадцатого! Я офицеров в Гражданскую лично расстреливал! Я в Красной Армии комвзвода и комроты был!.. Командарм Миронов меня лично золотым портсигаром наградил за смелость под Александровском…
Карпов со скучающим лицом уселся за стол.
– Ну-ну… – процедил он. – Шкуру свою спасаешь. На начальство клевещещь, на героя Гражданской войны, кавалера ордена Боевого Красного Знамени товарища Лепковского… Да еще портсигаром от врага народа, бывшего царского офицера Миронова гордишься… – Карпов прищурился. – И как же это тебя раньше из органов не вычистили, сука? Затаился, сволочь… А встретил старого дружка – и взыграла офицерская кровушка…
По щекам Захарова побежали злые слезы.
– Не доложишь товарищу Мессингу – под трибунал пойдешь, – беспомощно прохрипел он. – За сокрытие сведений…
