Пассажиров, которые выходили из вагонов, было совсем не много. В этом поезде ездили разве что представители дипломатических миссий да латвийские бизнесмены, имевшие деловые интересы в Ленинграде. Их сразу можно было отличить по костюмам и пальто европейского покроя и по высокомерным, холодным физиономиям.
Среди встречающих на перроне были и два совершенно одинаковых крепыша в серых кепках и серых пальто. Переглянувшись, они одновременно кинули папиросные окурки в мусорницу и направились к третьему вагону.
Из дверей появился генерал Покровский в модном светло-сером пальто и шляпе, с большим чемоданом в руках. Ступив на платформу, он глубоко вздохнул, взглянул на небо, опустил чемодан на платформу и медленно, картинно встал на колени. Не обращая внимания на удивление окружающих, приезжий поцеловал грязный асфальт перрона и поднялся вновь.
– Господи, даже не верится – я снова в России! – громко, с аффектацией произнес генерал и медленно, размашисто перекрестился.
Крепыши, лица которых оставались непроницаемыми, неторопливо подошли к нему.
– Гражданин Покровский? – вежливо обратился к нему первый.
– Так точно, – улыбнулся генерал. – А вы, если не ошибаюсь…
– С прибытием в Советский Союз, – перебил второй. – Нам поручено доставить вас к супруге и дочери. Прошу вас.
Голос генерала задрожал от волнения:
– Благодарю… Благодарю вас! Господи, неужели я здесь?..
Первый крепыш подхватил чемодан. Троица направилась к выходу.
– Если можно, провезите меня немного по городу, – попросил Покровский. – Мне нужно привыкнуть к тому, что это не сон…
– С удовольствием, гражданин Покровский, – вежливо отозвался второй.
У подъезда вокзала поджидал черный легковой «Форд». Один из крепышей уселся за руль, другой разместился на заднем сиденье рядом с Покровским. Немного проехав по Загородному проспекту, автомобиль свернул на улицу Дзержинского и оттуда на набережную Фонтанки. Покровский жадно прильнул к окну, буквально впитывая в себя городские пейзажи…
Господи, сколько же он мечтал об этих минутах! Мечтал на юге, будучи в резерве чинов при штабе Главнокомандующего Русской армией генерала Врангеля. Мечтал в Болгарии, Чехословакии… И больше всего в Риге. Там все звало, томило Россией. Все камни, дома, набережная Даугавы помнили о том, что совсем недавно они были русскими. И Петербург был рядом, ночь езды в поезде. У Покровского были в Риге свои, потаенные места, которые очень напоминали ему Петербург и куда он уходил вспоминать и бередить раны.
До двадцать третьего года он не знал о том, что жена и дочь живы. Знал бы – вернулся бы еще из Болгарии, тогда многие возвращались. Правда, потом болтали о том, что в Одессе их тут же, у трапа парохода, ставили к стенке, но Покровский не верил в эту чепуху. Ведь большевики подняли государство из руин, стали налаживать торговлю, вели переговоры на высшем уровне, облачившись в респектабельные фраки и цилиндры… Он сам не помнил, когда именно начал думать о большевиках с симпатией и верой в будущее страны, которую искренне продолжал считать своей.
Письмо из Петербурга нашло его в Праге, окольным путем. «Милый папочка! – У него защипало в глазах, когда он увидел почерк дочери, теперь уже двенадцатилетней. – Когда мы с мамой узнали, что ты жив, мы плакали весь день и потом пошли в Казанский собор поставить свечку за твое здравие. Как же так получилось, что мы остались без тебя? Я задаю этот вопрос маме, но она не может ответить и только плачет…»
Это письмо стало еще одним доказательством того, что большевики не такие уж и звери. Ведь не тронули же они генеральскую семью! И как-то дошло письмо из СССР в Европу…
Через несколько минут генерал немного пришел в себя, к нему вернулась его прежняя барственность. Когда машина возле Аничкова дворца свернула на проспект 25 Октября, он с умиленным видом кивнул в окно:
– Боже мой, Боже мой, знакомые дома… И шар у Зингера на месте… А вот это раньше был… – он проглотил комок в горле, – …был Казанский собор.
– И сейчас это Казанский собор, – вежливо отозвался сидевший за рулем крепыш.
– Что вы говорите?.. – Генерал вгляделся в лобовое стекло. – А вон уже и шпиль виднеется. Когда-то это было Адмиралтейство.
– И сейчас это Адмиралтейство, – терпеливо проговорил крепыш.
– Ах, Боже мой, Петербург, – всплеснул руками от переполнявших его чувств генерал. – То же, то же серое небо, те же улицы, те же трамваи…
Крепыши обменялись непроницаемыми взглядами. Машина свернула с проспекта на набережную Мойки, а с нее – снова на улицу Дзержинского.
– О, а вот и Гороховая, – весело произнес генерал. – Знаете, была такая шутка: по Гороховой я шел, да гороха не нашел…
– Вынужден вас огорчить, гражданин Покровский, – серьезно поправил второй крепыш. – Это улица Дзержинского.
«Форд» остановился перед высокими железными воротами и коротко посигналил. Генерал растерянно взглянул на спутников.
– Позвольте, но ведь моя супруга живет на Екатерингофском проспекте! Вас что, не известили?.. Мы же еще не доехали!
Крепыши молчали, глядя в разные стороны. Ворота с лязгом раздвинулись, и автомобиль въехал во внутренний дворик дома номер 2.
Через двадцать минут генерал в расстегнутом пальто сидел на стуле перед начальником областного отдела ОГПУ Мессингом. Вид у Покровского был возмущенный, а у Мессинга – усталый.
– Позвольте, Станислав Адамович! – негодующе говорил генерал. – Но я же… я же фактически предотвратил теракт, направленный против глав Советского государства! Я же заранее сдал вам нашего агента! Я же передал полпреду в Риге все нужные сведения. Вы же… вы же по результатам этой операции орден получите, какой там у вас… Красного Знамени. – Он сорвался на крик. – Вы же обещали!!!
– Алексей Кириллович, дорогой, – поморщился Мессинг, – за то, что вы оказали Советской власти неоценимую помощь в 1927 году, мы вас судить не собираемся… А вот за то, что вы боролись против военно-революционного комитета в ноябре 1917-го, за то, что взяли в руки оружие в 1919-м…
На лбу генерала появились крупные капли пота. Он нервно промокнул их платком.
– Но… но я же осознал! Я же понял, как я заблуждался! Еще в двадцать третьем… я… я сознательно шел на контакт с вашей разведкой… – Покровский привстал и срывающимся, жалким голосом выкрикнул: – Отпустите меня к жене и дочери! Дайте умереть в России!
Мессинг искренне, без наигрыша рассмеялся.
– Умереть в России? Думаю, генерал, что такая возможность у вас будет… – Он нажал на кнопку на внутренней стороне стола, на пороге появился рослый чекист. – Увести.
Генерал с ужасом смотрел на Мессинга. Потом он начал сдавленно, икающе рыдать. Сквозь рыдания послышалось жалкое, умоляющее: «Ведь не звери же вы… не звери…» Чекист грубо схватил его за плечо и буквально выволок из кабинета.
