– Подкрепись, – сказала Алевтина Алексеевна. – Давай посмотрим, что ты уже выполнил.
Она взяла тетрадку и начала читать, шевеля губами, повторяя про себя написанное.
Полторанин пил сладкую прозрачную жидкость ореха и представлял, как будет рассказывать обо всем семье. Ему хотелось поскорее на корабль.
– Правильно, – одобрила Алевтина Алексеевна, – хламидомонада действительно двигается к свету. Называется “положительный фототаксис”. Верное наблюдение.
Она закончила читать и, нахмурившись, посмотрела на Полторанина:
– Наблюдение верное, но на поставленные вопросы ты так и не ответил: видны ли отдельные особи невооруженным глазом? Одноклеточный это организм или многоклеточный? Ядро свободно располагается в цитоплазме или поддерживается тяжами? Что же ты, Полторанин? – расстроенно спросила Алевтина Алексеевна. – Мы же это все проходили.
Полторанину стало стыдно. Радость от собственной наблюдательности испарилась, поднявшись легким невидимым паром под светящийся купол, и кокосовое молоко начало горчить во рту.
– Извините, Алевтина Алексеевна, – сказал Полторанин. – Я не знал.
– Не знал, – протянула Алевтина Алексеевна, передразнивая его. – А кто за тебя знать должен? – Она еще раз посмотрела в тетрадку, пытаясь найти там ответ. – Вот, – расстроенно сказала она, повернувшись к Бутонго. – Он наличие жгутиков у хламидомонады описал, а пигментное тельце не упомянул. Что делать будем, Бутонго?
Бутонго посмотрел на Полторанина, словно ожидая, что тот сам предложит, что с ним делать. Полторанин пожал плечами: ему надоела эта игра.
– Не помню я ничего, – сказал Полторанин. – Мне, что в школе учили, за всю жизнь ни разу не понадобилось. Ни разу.
Он виновато улыбнулся, почему-то ожидая, что Бутонго его поймет. Тот покачал головой, словно сочувствовал Полторанину, ухитрившемуся прожить жизнь без школьных знаний.
Неожиданно Полторанин забеспокоился: он хотел уйти.
– Что же ты, Вадим, – тихо обратилась к нему Алевтина Алексеевна, – тебя школа учила, государство на тебя сколько денег потратило, мы, учителя, свои жизни на вас, подлецов, клали, а вы все это так и не использовали? Коту под хвост? Я же ночами не спала, думала, как вас выучить, а ты? Наплевал на меня, всю жизнь мою перечеркнул?
– Да что вы? – испугался Полторанин; ему стало ее жалко, и он решил объяснить: – Понимаете, у меня работа такая: мне школьные знания не нужны.
– Чем же ты занимаешься? – спросила Алевтина Алексеевна. – Что делаешь?
Полторанин обрадовался: разговор возвращался в правильное русло. Обычно, когда люди узнавали, кем он работал, принимались задавать вопросы о знаменитых музыкантах и начинали относиться к Полторанину уважительно.
Он встал со стула, чтобы быть повыше, и сказал:
– Я, вообще-то, концертный администратор. Оркестры набираю, устраиваю выступления. Работаю с основными площадками: Дворец съездов, Зал Чайковского. Но большинство времени – за границей.
Полторанин замолчал, ожидая вопросов: у него было заготовлено несколько дежурных историй про музыкантов и выступления. Истории были обкатаны, многократно рассказаны и сводились в основном к одному: как он спас положение от неминуемого провала. Полторанин любил свои истории: некоторые из них были правдой.
– Оркестры набираешь, – повторила за ним Алевтина Алексеевна. – Тогда мы дадим тебе задание по специальности, да, Бутонго?
Она посмотрела на краснокожего помощника. Тот кивнул в ответ и достал из кармана рубашки лист бумаги. Он протянул его Полторанину.
Полторанин взял и начал читать: “Задание № 1. Оркестр музыкального театра объявил прием. Первоначально предполагалось, что число мест для скрипачей, виолончелистов и трубачей распределится в соотношении 1,6:1:0,4. Однако затем было решено увеличить набор скрипачей на 25 % и сократить количество виолончелистов на 20 %. Сколько музыкантов каждого жанра было принято в оркестр, если всего приняли 32 человека?”
– Ну, – спросила Алевтина Алексеевна, когда он, не веря себе, закончил, – это же по твоему профилю. Справишься?
– Откуда вы знали? – Полторанину было страшно. – Зачем вы это подготовили?
– Опять недоволен, – засмеялась Алевтина Алексеевна. Она повернулась к Бутонго: – По специальности задание дали, а он недоволен. Давай, Полторанин, садись, считай.
Полторанин не понимал: она знала, кем он работает. Она знала, что он приедет, и подготовилась. Полторанин не мог понять, что происходит.
– Что происходит? – спросил Полторанин. – Зачем вы это?
– Время не теряем, – строго сказала Алевтина Алексеевна. – Берем ручку и начинаем работу над заданием. Следим за правильным оформлением решения.
Она повернулась к двери, и Бутонго, расстроенно покачав головой, двинулся за ней. Неожиданно с моря, разорвав прозрачную, светлую тишину лаборатории, прозвучал низкий гудок парохода: нужно было возвращаться на корабль. Полторанин вздрогнул: он совсем забыл про экскурсию.
– Мне пора. – Полторанин начал расстегивать халат. – Гудят. Возвращаться нужно.
– Куда? – удивилась Алевтина Алексеевна. – Ты что, забыл: звонок не для тебя, а для учителя. И гудок не для тебя. Садись и выполняй задание.
Ровный солнечный свет проходил через полупрозрачный купол лаборатории и заполнял пространство внутри матовым покоем. Словно в больничной операционной, где свет дня смешивается со светом ламп над столом, на котором режут больного. Полторанин заметил, что в общем свете, однако, выделялся отдельный поток и в нем – будто освещенная сверху театральным софитом – стояла Алевтина Алексеевна. Когда она двигалась, столп света двигался вместе с ней. Иногда он чуть менял оттенки, становясь желтее или белее. Полторанин поднял голову, надеясь найти этому объяснение: он хотел ясности.
– Полторанин, – позвала Алевтина Алексеевна, – мы работать собираемся? Или в потолок будем глядеть?
Она теперь выглядела тоньше, стройнее, словно подсветка придала ей скульптурность, очертив узкую талию и удлинив загорелые ноги. Полторанин заметил, что у нее очень красивые гладкие ноги и в них, как в полированной мебели, отражаются осколки разных предметов – стола, шкафчика с халатами, автоклава. Алевтина Алексеевна сделала маленький шаг – ближе к двери, и мир, отраженный ее ногами, качнулся, на секунду потеряв очертания, как отражение в неспокойной воде. Затем мир собрался вновь – краешек стола, угол шкафчика, половина крышки автоклава. Полторанин смотрел на ее ноги и не мог не смотреть.
С моря снова – низким трубным гулом – донесся пароходный гудок. В этот раз он звучал менее требовательно, словно не приказ, а предложение: можно вернуться. А можно и не вернуться. Полторанин решил вернуться. Он снял халат и положил на стул. Затем Полторанин повернулся к двери.
Алевтина Алексеевна и Бутонго уже вышли и стояли за прозрачной стеной. Бутонго улыбался, и Полторанину показалось, что тот ему подмигнул. “Игра света”, – подумал Полторанин.
