Она прожила там всего пять лет, единственные спокойные годы в ее жизни, тогда как ее разносторонний супруг умудрился прожить в этом замке после ее смерти целых двадцать семь знаменательных лет! Но ее нежная тень поселилась там, такая живая и заботливая, что именно ей мы посвятим эти строки. Может быть, еще и потому, что без нее Лафайет вряд ли прославился бы…
Для нее история началась в один дивный апрельский день 1774 года, в особняке ее родителей на улице Сент-Оноре, среди благоухающих цветов и зажженных канделябров. В тот день Адриенна стала супругой Жильбера Мотье, маркиза де Лафайета, и была счастлива. Ему минуло лишь семнадцать лет, ей – всего только четырнадцать, но ее сердце уже всецело принадлежало этому неловкому мальчишке, рыжеватому овернцу, на которого она смотрела с восхищением. И в простоте детского сердца она поверила ему свою тайну:
– Отныне я всецело ваша… – прошептала она.
Это были не какие-то праздные слова, а клятва души, произнесенная вслух, но тем не оскверненная. Эту клятву Адриенна пронесла через все тяготы своей жизни. И одному Богу известно, что ее «герой» ничем не облегчил этой ноши!
Юный маркиз был влюблен в нее, но при этом сохранил способность любить нескольких женщин одновременно, присущую горячным юношам с пылким сердцем. От природы наделенная женской мудростью, мадам де Лафайет знала об этом, равно как и о том, что маркизу не удалось побороть свою увлеченность в отрочестве и в более зрелые годы. Но она была не способна жаловаться и отчаиваться. Она привыкла ждать, и долгие годы, за которые она произвела на свет троих детей, она все ждала мужа и надеялась…
Она ждала, пока остынет любовь Жильбера к ослепительной Эгле д’Юнольштейн, пышногрудой провансалке, официальным любовником которой считался герцог Орлеанский. Адриенна ждала писем (впрочем, нежности в них встречались реже, чем требования выслать денег), когда маркиз устремился на помощь американским повстанцам и посвятил свое тело, душу и состояние захватывающей битве на североамериканском континенте. Она ждала конца войны за независимость и возвращения героя… Она ждала, когда угаснет очередная искра в разбитом сердце супруга, вернувшегося из Америки околдованным графиней де Симиан…
Ах, это возвращение из Америки! С какой радостью Адриенна прижала к груди запыленный мундир Жильбера! И какие только мечты не осветили в тот незабываемый момент ее душу! Весь королевский двор был у их ног несколько дней подряд. Юная маркиза де Лафайет была даже приглашена в Версаль и прокатилась в карете самой королевы… Те дни пролетели подобно солнечному лучу в сером тумане вечного ожидания. Но солнце так обманчиво! Сначала он томился в плену семьи и страдал по мадам де Симиан, а потом тяжелые тучи политических волнений заволокли небо. Лафайет в полном безумстве принялся толкать повозку Революции, грозившую не только разлучить их с Адриенной, но и раздавить всех тех, кто был им дорог.
Небо задрожало от грома, и начался черный дождь горестей и бедствий: Жильбер отправился на защиту границ Франции и попал в плен к австрийцам, которые очень обрадовались тому, что в их руках оказался человек, которого они считали одним из главных виновников смерти Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Потом начался террор: многие де Ноайи были арестованы и отправлены на эшафот. Адриенна видела, как уходили на казнь ее бабушка, мать, юная сестра. И мужчины тоже… Ее саму «забыли» в зловещей тюрьме Ла-Форс.
Попросту оставили, потому что не нашлось смельчаков, способных отдать приказ и отправить на эшафот жену знаменитого героя Лафайета. Теперь вслух произносили только ее второе имя, скромно пряча данное от рождения «де Ноай». Но, выжив в тюрьме, Адриенна потеряла там свое здоровье. Холодным вечером 22 января 1795 года старый кузен де Шампетьер, придя встречать ее к воротам тюрьмы, был поражен: некогда свежее круглое личико осунулось, глаза невыразимо глубокого цвета лазури потускнели. В тридцать пять лет мадам де Лафайет выглядела лет на десять старше…
Прочитав на его лице сожаление, она виновато улыбнулась, выпрямила спину и подняла голову с густой копной волос еще выше. Утратив доверие к миру, она сохранила энергию – ей было ради кого жить! В первую очередь, она позаботилась о своих детях. Сын? Он жил в Лондоне, где нашел приют во время революции. Дочери? Они находились в Оверни, в замке Шаваньяк, принадлежавшем семейству Лафайет, под присмотром старой тетушки. А Жильбер? Он пребывал в крепости Ольмютц, и за ним строжайшим образом следили. Было известно, что в октябре он пытался бежать, но все кончилось очень плохо: падение с лошади привело к болезни почек, да и пристанище он выбрал крайне неудачно, на него сразу донесли… И все-таки он был вне опасности, и Адриенне следовало позаботиться о себе. Надо было присоединиться к дочерям в Шаваньяке, набраться сил, дать свежему воздуху вдохнуть в нее сил!
Но думать, что она могла заботиться о себе, – это плохо знать ее характер. Конечно, она отправилась в Шаваньяк, но только для того, чтобы забрать своих дочерей. Потом они поспешили в Австрию. А поскольку мадам де Шампетьер начала бурно протестовать, она объяснила ей своей план: броситься в ноги к императору, который обязан был услышать представительницу древнего дворянского рода! Она – одна из рода де Ноай, благороднейшей крови Франции. Ее род был истреблен так же жестоко, как и королевский.
Сказано – сделано! Граф де Буасси д’Англа достал ей паспорт для поездки в Гамбург, где от американского консула она получила другой, на имя «мадам Мотье», американской гражданки, направляющейся в Вену. Приехав в столицу австрийской империи, Адриенна была вынуждена долго ждать императорской аудиенции.
Император Франц II был молодым человеком двадцати семи лет, любезным, элегантным и любящим женщин, но мадам де Лафайет не нашла в нем сочувствия: освободить такого опасного бунтаря, одного из зачинщиков революции? Об этом не могло быть и речи. Вполне возможно, его и считали великим человеком во Франции, но Австрия относилась к нему гораздо менее снисходительно. А это значит – он останется в крепости.
Тогда Адриенна попросила о другом: пусть ей позволят вместе с дочерьми присоединиться к пленнику. Три женщины хотят разделить судьбу своего мужа и отца, раз уж невозможно оказалось его освободить. Из уважения к древнему французскому роду императору пришлось задействовать всю свою деликатность, чтобы без лишних эмоций убедить это героическое создание выбросить из головы безумные идеи. Но нет, она желала быть запертой в крепости вместе с мужем, и ей обязаны разрешить отбыть туда немедленно. Император уступил: мадам де Лафайет с дочерьми могут отправляться в Верхнюю Моравию.
Несмотря на всю смелость, она испытала приступ слабости при виде серых стен старой крепости, в свое время выдержавших осады турок. Дочь Анастасия, без сомнения, обладавшая таким же сильным характером, вернула ей твердость:
– Идемте, матушка! Вы не должны падать в обморок теперь, когда мы наконец получили возможность жить одной семьей!
Какая странная «семейная жизнь»! Трех женщин содержали, как государственных заключенных: они были лишены всего имущества, несмотря на охранное письмо императора, привезенное Адриенной… Но ей было все равно: она наконец вновь воссоединилась со своим мужем. Он был в самом жалком состоянии: постаревший, худой, сгорбленный. При виде жены он разразился рыданиями: «Вы, сердце мое? Или это бред».
