И не желал вспоминать, как они неслись вдвоем по ночной Риге на угнанном у господ из «Эвиденцбюро» фургоне. Как верхом гнались за самолетом, тоже не желал вспоминать. Енисеев вел себя с Лабрюйером, как взрослый с ребенком, как-то особенно ехидно тыкал Лабрюйера носом в промахи, устраивал целые водевили, сделал его посмешищем всего штранда… Ну, не прощают таких вещей, не прощают!..
— Ну вот — ему теперь планы новых укреплений Магнусхольма подавай.
Лабрюйер мало интересовался фортификацией. Но о строительстве батарей вся Рига знала. Это естественно — портовый город, один из форпостов империи, время от времени должен ставить новые оборонительные сооружения, поскольку даже эти каменные громады со стенами в три сажени толщиной устаревают. Видимо, лазутчики, тайно снимающие планы укреплений, были всегда, вот ведь и в Библии есть история блудницы Раав, приютившей в Иерихоне разведчиков Иисуса Навина…
Но появление лазутчиков — плохой знак, вот и Библия это подтверждает, худо пришлось Иерихону…
— Так… Значит, война?
— Куда от нее денешься… Как вы думаете, Александр Иванович, для чего теперь в Усть-Двинске такое поспешное строительство?
— Ничего я не думаю, — буркнул Лабрюйер. — А что касается барышни Скворцовой, которую называют «Птичкой», то тут я знаю, как разобраться. Сведения о ней я добуду.
— Хорошо. Но будьте очень осторожны.
На это Лабрюйер ничего не ответил. Да и что может сказать на такие слова мужчина женщине, пусть даже эта женщина — сущее страшилище?
— Нам стали известны только прозвища агентов, — добавила Каролина. — Фотокарточек не имеем, словесных портретов тоже. Вот и пляши от такой печки!
— Спляшем. Где там Акимыч застрял?
Акимыч вышел из комнаты с добычей.
— Уж не знаю, пригодится, нет ли. Нашел в кармане пальто. Это записная книжка Пуйки. Может, чего из нее и вытащим.
— Пошли скорее, — велела Каролина. — Господа, без оружия не ходить, если куда соберетесь — предупреждайте друг друга и меня, когда вернетесь… ну и прочие подробности, чтобы, если что…
— Может, попросить подмоги? — предложил Лабрюйер.
— Я отправлю донесение. Думаю, о подмоге там сами догадаются.
Каролина, Барсук и Лабрюйер вышли на Романовскую. Лабрюйер хотел было запереть дверь парадного.
— Не надо, — остановила его Каролина. — Не будем усложнять жизнь вашему другу Линдеру. Они думают, что полиция будет искать убийц в доме и всех там перетряхнет, потеряв кучу дорогого времени. А мы подскажем, что убийцы — не соседи.
Потом, когда вернулись в фотографическое заведение, Каролина как ни в чем не бывало стала хозяйничать в лаборатории.
— Вот спиртовка, сварите нам кофе, душка, — попросила она Лабрюйера. — У меня тут есть лебкюхены. Не мужской завтрак, ну да хоть что-то. Страх как не люблю стряпать. И ненавижу это распределение обязанностей — почему женщину непременно определяют на кухню?! Кстати, я читала, лучшие в мире повара — мужчины. Почему их лишают этого удовольствия, а нас силком гонят на кухню?! Нет, если у женщины ребенок, лучше, чтобы она сама ему варила кашки. Или чтобы это делала опытная кухарка. Но готовить мужу обед из трех блюд каждый день?! Увольте!
— Чем вы питаетесь у себя дома?
— У меня есть хлеб, есть хорошее сливочное масло. Колбасу покупаю. Этого хватает.
— Послушайте, Каролина, а вот если бы вы полюбили мужчину — смогли бы для него хотя бы суп варить? Щи там, бульон с фрикадельками?
— Щи???
В голосе было столько возмущения, что Лабрюйер выскочил из лаборатории.
Оказалось, что в ящичке, где Каролина хранила припасы, завалялся и порядочный кусок жирного «масленого штоллена», в котором орехов и цукатов было больше, чем теста.
Завтрак получился унылый. Барсук изучал записную книжку покойного Пуйки, в которой сведения располагались по принципу «сам черт ногу сломит». Каролина грызла печенье, мысленно составляя донесение в Санкт-Петербург. Лабрюйер же хмыкал и даже улыбался — у него в голове складывалась интрига.
Лицом, заинтересованным в разоблачении «Птички», была фрау Берта. Если ее попросить — она все узнает о сопернице. Но для надежности нужно расспросить конюха Орлова — он, кажется, здешний, он многое может знать. А фрау Берту надо бы предупредить — чтобы до поездки в зоологический сад она побольше выяснила…
Потом Лабрюйер телефонировал Линдеру на домашний номер. Инспектор уже проснулся и говорил шепотом, чтобы не будить свою юную беременную супругу. Узнав про смерть Пуйки, он тихо выругался.
— Нужно показать всем агентам фотокарточку второго топтуна, — сказал Лабрюйер. — Может, сообразят, кто это, так чтобы хоть его успеть спасти.
— Сделай хотя бы с полдюжины карточек, — попросил Линдер.
— Сейчас. И сам их занесу…
— Нет, — перебила слушавшая этот разговор Каролина. — Вам нельзя теперь появляться в полиции.
— Да если за мной ходили, то уже знают, что я там бываю.
— Мало ли зачем вы раньше туда приходили.
Лабрюйер вовремя вспомнил, что не рассказал Каролине о дохлых собаках. Наверно, следовало…
Но упрямство велело промолчать. Он не хотел выглядеть в глазах чудаковатой эмансипэ дураком, от скуки взявшимся расследовать цирковое отравление.
— Их было двое, — вдруг произнес Барсук.
— Да, — согласилась Каролина. — Иначе бы жертвы успели поднять шум.
— Двое крепких мужчин.
— Точно.
Лабрюйер мысленно поблагодарил Барсука за то, что отвлек Каролину.
— Александр Иванович, нужны подробности, — обратился Барсук к Лабрюйеру. — Ваши друзья в полиции могут поделиться? Когда, как убили Пуйку? Руками удавили или набросили на шею веревку? Кто его любовница? Нам все может пригодиться.
— Если утром полиция обнаружит трупы, то после обеда я уже смогу задавать вопросы.
И опять все замолчали.
— Акимыч, пора, — сказала Каролина. — Пока еще доберешься…
— Я договорился с Ванагом. Он ночью привез меня на «Парате», с утра встретит питерский поезд, заберет посылки, потом подхватит меня — и на лесопилку.
— Неприятностей не будет?
— Не будет. Я отпросился к доктору. Два дня назад мне доска на ногу упала. Ничего страшного, как повод — годится.
Название «Парат» Лабрюйеру было знакомо. Так назывался винтовой железный буксир, довольно крупный, принадлежавший лесопромышленнику Домбровскому. С Домбровским Лабрюйер был знаком — но не по служебной надобности, как обычно, а по музыкальной. Этот успешный предприниматель, хозяин лесопилки, где работало более трех сотен человек, увлекался изготовлением скрипок, альтов, виолончелей и контрабасов, отличавшихся хорошим звуком. Лабрюйер раза два или три бывал у него в усадьбе — сопровождал приятеля-скрипача, выбиравшего себе инструмент.
