Пича громко вздохнул.
— Ты же умный парень, должен понимать… Как я могу помочь тебе, если не буду знать правду?
Пича смотрел на свои башмаки. Говорить правду он решительно не желал.
— Давай хоть велосипеды вернем. Куда вы их поставили? Мы с Яном сходим, возьмем их и прикатим к сараю. А то опять вызовут полицейского агента. И теперь уже все поймут, что это твоя работа — твоя и Кристапа.
— Они на Колодезной, во дворе…
— Очень хорошо. В каком именно дворе?
— Если вы их приведете, все поймут, что я их взял! — сообразил Пича.
— Верно. Я подумаю, как их вернуть? Так что за двор?
Пича объяснил.
Тайник, куда удалось поставить оба велосипеда, был за поленницей. Ребятишки устроили его, чтобы играть в войну. Велосипеды удалось туда затолкать, но попытка извлечь могла бы обрушить поленницу, и Пича об этом честно предупредил.
— С этим я разберусь. А теперь скажи, пожалуйста, зачем понадобилось ездить в зоологический сад во второй раз.
Если бы Пича признался, что не успели посмотреть на медведей, или на буйволов, или на орлана-белохвоста, или на страуса, которого видели только на картинках, Лабрюйер, пожалуй, оставил бы его в покое. Но Пича молчал — значит, в зоологическом саду было что-то более любопытное, чем спящий медведь.
И были все основания предполагать, что при первой возможности мальчишки вновь туда отправятся…
— Хочешь молчать — молчи, — позволил Лабрюйер. — А надумаешь говорить — приходи вечером ко мне.
Адрес Пича знал, поэтому молча кивнул.
Глава семнадцатая
Вернувшись в фотографию, Лабрюйер телефонировал в полицейское управление и просил передать агенту Фишману, где спрятаны украденные велосипеды. Фишман их найдет и прикатит; ему — доброе слово от начальства и пара часов свободного времени, якобы потраченного на поиски, а Пиче — соблюдение тайны.
Убедившись, что в фотографическом заведении жизнь кипит и два клиента ждут в очереди, Лабрюйер пошел в гости к Паулсу. С Каролиной он даже взглядами встречаться не желал. Он понимал — эмансипэ опытная разведчица и на хорошем счету у начальства, если ей поручили командовать агентами-мужчинами. Умом он это понимал, но был сильно недоволен.
Выйдя на Александровскую, Лабрюйер задумался — не перекусить ли? Он смотрел на ресторанные двери и прислушивался к себе, когда услышал приветствие.
Оказалось — подошла фрейлен Ирма.
Стоять с дамой на тротуаре — верх неприличия, разве что дама — проститутка, с которой уславливаются о цене. Лабрюйер мог быть какого угодно мнения о внешности и манерах Ирмы, но ее нравственность была вне сомнений.
— Фрейлен вышла на прогулку? — спросил он, идя рядом с девицей.
— Да, герр Гроссмайстер. Пока нет дождя, я хотела погулять и съесть пирожное в кондитерской.
— Позволите вас пригласить? — Лабрюйер указал на ресторанные двери.
— Мне, честное слово, неловко, вы уже столько раз нас с Хильдегард угощали…
Лабрюйер не сразу сообразил, что воинственное имя «Хильдегард», которое было бы впору валькирии, носит пышнотелая и миролюбивая, хотя умеющая настоять на своем, фрау Вальдорф.
Неловкость, впрочем, была мнимая — фрейлен Ирма обрадовалась приглашению.
Но сам Лабрюйер об этом приглашении вскоре пожалел. Его дама трещала без умолку и довольно громко. Это было тем более неприятно, что в ресторанном зале, где оказалось довольно мало публики, сидели супруги Красницкие и видели, какую странную особу привел с собой Лабрюйер. Они уже доедали десерт.
Но фрейлен Ирма вскоре изменила манеру поведения: речь стала тише, но движения — причудливее. Она вытягивала шейку, ерзала на стуле и даже отползла чуть в сторону вместе со стулом. Вдруг она встала и, ни о чем Лабрюйера не предупредив, устремилась к выходу.
Даме необязательно докладывать о цели своего визита в дамскую комнату. Но простая вежливость требует сказать: «Извините, я на минутку — попудрить носик». Лабрюйер, чувствуя некоторую ответственность за фрейлен Ирму, тоже вытянул шею — посмотреть, благополучно ли она покинула зал или впопыхах споткнулась о порог.
Тут-то он все и понял.
Дверь зала то открывалась, то закрывалась, и фрейлен Ирма увидела в вестибюле Тадеуша Янтовского, который с кем-то разговаривал. Похоже, девица явилась сюда только для того, чтобы увидеть красавчика поляка.
Она вышла в вестибюль. Секунду спустя туда же направились Красницкие.
Лабрюйер не собирался заглядывать в глаза госпоже Красницкой и не понял, как вышло, что взгляды встретились.
В ее взгляде была тревога.
Двери распахнулись довольно широко, Красницкий задержался, пропуская вперед супругу, а Лабрюйеру удалось увидеть целую сценку: фрейлен Ирма, проходя мимо стоявшего к ней боком Янтовского, уронила сумочку, да так неловко, что попала Тадеушу по ноге. Он резко повернулся, поднял сумочку — и тут дверь закрылась. Но всего лишь на пару секунд. Фрейлен Ирма быстрым шагом вернулась в зал, села за столик и расплакалась.
Лабрюйер поневоле пожалел ее. Богатая наследница не имела решительно никакого опыта по части привлечения мужского внимания, а трюку с сумочкой ее научил кто-то из подружек.
Подошел официант, принял скромный заказ (пришли за пирожным, фрейлен, так и получайте свой крюмелькюхен!), Ирма промокнула глаза платочком, платочек не убрала, так и держала у лица, и вид у нее был самый похоронный.
Тут в зал вошел Янтовский — и Лабрюйер понял, что он в этом ресторане уже лишний. Фрейлен Ирма сразу ожила и уже не обращала на своего кавалера ни малейшего внимания.
Попросив Янтовского проводить Ирму домой, Лабрюйер пошел к Паулсу.
Старик сидел дома, чистил картошку. Гостю обрадовался — как многие старики, осенью и замой он старался поменьше выходить из дому, а новостей-то хочется.
— Так, значит, нет больше Фогеля… — Паулс вздохнул. — Может, это и неплохо — нож в спину? Ничего не успеешь понять — а ты уже на том свете?
— Куда уж лучше, — буркнул Лабрюйер. — Уходят те, кто еще с господином Кошко работал, уходят. Вы не помните, с кем в паре Фогель вел наружное наблюдение? Он ведь с топтуна карьеру начинал, так?
— Кажется, это был Вайс. Роберт Вайс. Он потом вместе с Фогелем в дело о кражах как-то замешался, его сразу из полиции не прогнали, доказательств не было, потом как-то выжили. И он сам говорил — на службу больше ни ногой. Я его иногда встречаю на Двинском рынке. Он, если стоять лицом к понтонному мосту, как раз справа от моста, там всякой зеленью торгует. Скупает у огородников и целый день там сидит, на реку смотрит.
— Сейчас-то — какая зелень?
— Еще есть. Вайса там должны знать, скажут, где его искать.
