— А кроме этого? Я имею в виду, чем он зарабатывает на жизнь? — уточняет Гейл, благоразумно подавляя улыбку.
Приближается полночь. Чтобы спастись от холодного ветра и развлечь двух усталых маленьких сироток, Гейл устроила шалаш из одеял и подушек у стены, окружающей сад. Откуда ни возьмись появилась Наташа — на сей раз без книги. Сначала Гейл замечает в щели между одеялами ее греческие сандалии, неподвижные, как сапоги часового. Несколько минут Наташа не двигается с места. Подслушивает? Набирается смелости? Но для чего? Хочет позабавить девочек внезапным нападением? Поскольку до сих пор Гейл не обменялась с Диминой дочерью ни единым словом, она понятия не имеет о ее возможных побуждениях.
Одеяло приподнимается, в шалаш проникает колено, следом — Наташино лицо под завесой длинных черных волос и, наконец, все остальное. Крепко спящие малышки даже не шевелятся. Еще несколько минут Гейл и Наташа лежат щека к щеке, молча наблюдая за вспышками фейерверков, которые с пугающей сноровкой запускают Ники и его коллеги. Наташа дрожит, и Гейл накрывает ее одеялом.
— Полагаю, с недавнего времени я в интересном положении, — говорит Наташа, явно подражая утонченному стилю Джейн Остин. Она обращается не к Гейл, а к разноцветным росчеркам в ночном небе.
Если вам посчастливилось услышать признание подростка, по возможности смотрите вдаль, а не на собеседника (афоризм Гейл Перкинс). Прежде чем начать работу в суде, она преподавала в школе для детей с ограниченными возможностями и постигла там эту премудрость, которая становится актуальной вдвойне, когда красивая шестнадцатилетняя девочка ни с того ни с сего признается, что она, возможно, беременна.
— В настоящее время Макс — лыжный инструктор, — отвечает Наташа на притворно-небрежный вопрос Гейл, касающийся вероятного отца будущего ребенка. — Но это временно. Он хочет стать архитектором и строить дома для бедных людей, у которых нет денег. Макс — творческая личность. Он очень чувствительный.
В ее голосе нет ни тени иронии. Большая любовь — штука серьезная.
— А чем занимаются его родители? — спрашивает Гейл.
— У них отель. Для туристов. Небогатый, но Макс совершенно философски относится к материальным вопросам.
— Отель в горах?
— В Кандерштеге. Горная деревня, много туристов.
Гейл никогда не бывала в Кандерштеге, но Перри однажды участвовал там в лыжной гонке.
— Мать Макса необразованная, но очень приятная и одухотворенная, как и ее сын. Зато его отец совершенно отрицательный. Идиот.
Будь проще.
— Макс работает в какой-то официальной горнолыжной школе, — интересуется Гейл, — или он, что называется, частный преподаватель?
— Макс совершенно частный. Катается только с теми, кого уважает. Предпочитает без лыжни, это очень эстетично. А еще по ледникам.
Высоко в горах над Кандерштегом есть уединенная хижина, рассказывает Наташа. Именно там их застигла врасплох безудержная страсть.
— Я была девственница. Совершенно неопытная. Макс очень внимателен. Это в его характере — быть внимательным ко всем людям. Даже в пылу страсти он остается невероятно заботливым.
Намеренно уводя разговор в обыденную сферу, Гейл спрашивает у Наташи, что она сейчас проходит в школе, какие предметы даются ей лучше всего, какие экзамены предстоит сдавать. Наташа отвечает: с тех пор как она стала жить с Димой и Тамарой, она учится в католической монастырской школе в кантоне Фрибур. На выходные ее забирают домой.
— К сожалению, я не верю в бога, но это несущественно. В жизни зачастую необходимо имитировать религиозные взгляды. Больше всего мне нравится живопись. У Макса тоже артистическая натура. Может быть, мы вместе будем изучать искусство в Санкт-Петербурге или в Кембридже. Решим этот вопрос потом.
— Он католик?
— В повседневной жизни Макс подчиняется влиянию семьи. Он исполнен чувства долга. Но в душе он верит во всех богов.
«А в постели он тоже следует семейным традициям?» — ехидничает про себя Гейл, но вслух своих сомнений не озвучивает.
— Кто еще знает о тебе и Максе? — Ей пока удается выдерживать все тот же спокойный, беспечный тон. — Не считая его родителей, разумеется. Или они тоже не в курсе?
— Ситуация довольно сложная. Макс поклялся самой страшной клятвой, что никому не скажет о нашей любви. Я на этом настояла.
— Даже матери?
— Мать Макса — человек ненадежный. Она исполнена мещанских инстинктов и вдобавок не склонна держать язык за зубами. Если ей заблагорассудится, она проговорится мужу и прочим мещанским личностям.
— Все так плохо?
— Если Дима узнает, что Макс мой возлюбленный, то, наверное, убьет его. Дима не чужд физических методов. Такова его натура.
— А Тамара?
— Тамара мне не мать, — огрызается Наташа, с агрессивными отцовскими нотками в голосе.
— И что ты будешь делать, если окажется, что ты правда беременна? — непринужденно спрашивает Гейл, когда в небе вспыхивают римские свечи.
— Если беременность подтвердится, мы немедленно бежим куда-нибудь в отдаленное место, например в Финляндию. Макс все устроит. В настоящее время это не вполне удобно, потому что летом Макс работает гидом. Подождем еще месяц. Возможно, мы будем учиться в Хельсинки. Или покончим с собой. Посмотрим.
Гейл приберегает самый неприятный вопрос напоследок — возможно, потому что ее мещанские инстинкты заранее подсказывают ответ.
— А сколько лет твоему Максу, Наташа?
— Тридцать один. Но в душе он ребенок.
Как и ты, Наташа. Здесь, под карибскими звездами, ты рассказываешь мне волшебную сказку о любви, делишься мечтой об идеальном возлюбленном, которого однажды встретишь? Или ты действительно переспала с каким-то тридцатилетним поганцем горнолыжником, который, разумеется, ничего не скажет матери? Если да, ты обратилась по адресу — ко мне.
Гейл была не намного старше, когда оказалась в похожем положении. Но в ее случае поганец был не лыжником, а нищим мулатом, которого выгнали из местной школы. Его разведенные родители жили в Южной Африке, а мать Гейл бросила семью три года назад, не оставив адреса. Гнева отца-алкоголика можно было не опасаться — он умирал в больнице от цирроза печени. Заняв денег у друзей, Гейл кое-как сделала аборт и ничего не сказала парню.
Перри тоже до сих пор не в курсе. И в данный момент она не уверена, что когда-нибудь ему признается.
Из сумочки, которую она чуть не забыла в такси у Олли, Гейл выуживает мобильник и проверяет входящие сообщения. Не обнаружив новых, она читает полученные ранее. Наташа пишет заглавными буквами, для пущей драматичности. Четыре сообщения за неделю.
Я ПРЕДАЛА МОЕГО ОТЦА, Я ПОЗОР СВОЕЙ СЕМЬИ.
ВЧЕРА МИШУ И ОЛЬГУ ОТПЕВАЛИ В КРАСИВОЙ ЦЕРКВИ. МОЖЕТ БЫТЬ, СКОРО Я К НИМ ПРИСОЕДИНЮСЬ.
